Сибирские огни, 1961, № 6

ва «одна женщина у себя на квартире» заставляли сердце замирать еще сильнее. «В больнице, Марочка, нельзя, — сказал Анатолий. — Я все разве­ дал окольно. Оказывается, «это» запрещено. Действует совершенно странный закон. Понимаешь, даже с уголовной ответственностью. Гово­ рят, что его должны будут отменить. Но когда? Пройдет, может быть, еще несколько лет. Этот закон — такая нелепость, Марочка! Человек не может сам распоряжаться своей любовью. Ему предписывают: или совсем не люби, или обрастай сразу целым племенем...» Первый раз у Анатолия прорвались такие слова. Страшные своей оголенной грубостью и цинизмом. Но, может быть, ей это просто пока­ залось. Теперь любая мелочь причиняет боль. И потом — она ведь уже сама согласилась... В субботу с утра из дому вышли вместе, Анатолий бережно вел ее под руку и обещал ни на минуту не оставлять и вечером. Там... Но когда рабочий день окончился, она вдруг узнала, что Анатолия срочно вызвали в Свердловск и он уехал. Он позвонил уже оттуда, сказал: «Марочка ми­ лая, будь бодренькой и умной. Я с тобой. Целую тысячу раз». Как мог он уехать! На негнущихся ногах, вместе с Елизаветой Владимировной ушла она в сумерках зимнего вечера на £амый край'лесного поселка... Окно затянуло льдом до самых верхних переплетов, а по низу оно стало покрываться сплошным бугроватым куржаком, инеем. Афина во сне тихонько простонала. Глухая ночь. А Николай все не идет. В лампе совсем выгорает керосин, пламя садится ниже. Чадит. ...«Это» было и долго, и больно. А после — страшно было видеть кровь... Всюду. На простыне, на полотенцах, в эмалированном тазу, на руках той женщины: «Ну, вот, и готово, теперь ты можешь встать». А она не могла. Она больше ничего не могла. Домой Елизавета Владимировна привезла ее только под утро, при­ строив на детские салазки... И кровь, и кровь... И жар, застилающий свет... Все воскресенье... И .понедельник... Глухо расслышала она ласко­ вый упрек Анатолия: «Марочка, да как же это так?».. И вторник... И сре­ да... В четверг, уже беспамятную, Анатолий отвез ее в районное село, в больницу. Очнулась она вся в бинтах. Сестра сказала: «Все хорошо, опе­ рация прошла удачно...» Операция?.. Ах, если бы удачно! Лучше зарезали бы ее там, сразу, на столе... Она поправилась. И вышла на работу. Анатолий вскользь как-то на­ мекнул, что «эта вся история» стоила чудовищно дорого, но все же уда­ лось надежно замести следы, не попасть самому и не подвести ее, милую Марочку, под уголовную ответственность. Останется, быть может, только людская молва, от нее, конечно, никак и ничем не откупишься, но молва ведь живет, а потом, как и всё, умирает... Минуло два года. И действительно, осталась только молва, которая постепенно умирала. Но еще осталась — и жила! — та ласково-упрекаю- щая интонация в голосе Анатолия, с какой он сказал ей когда-то: «Ма­ рочка, да как же это так?» Анатолий несколько раз возил ее в то же село, к тому же хирургу, показывать. Она была совершенно здорова, врач это утверждал, но все же что-то с нею было не то... Фитиль в лампе обуглился, стекло на излете все почернело от копо­ ти, и тусклое пятно света падало только на потолок, оставляя всю комна­ ту в полумраке.