Сибирские огни, 1961, № 6
Анатолий сразу заснул, усталый, прозябший, заснул, обнимая ее, а она до утра и глаз не сомкнула, плакала. Слова Анатолия «подумаем, как это поправить» все явственнее и явственнее звучали у нее в ушах, как беспощадный смертный приговор невинному человеку. И потом потянулись бессчетные дни, то быстрых и острых, то невы носимых своей тягучестью разговоров. Все об одном и том же: как попра вить... Что «поправлять»? Все ее существо противилось этому. Но Анато лий и мама, Елизавета Владимировна, твердили: «Так делают многие, Марочка. Будь разумной. Их будет потом еще сколько захочешь. Зачем тебе так рано? Мы сами жизни еще не видели». И она сдалась. Окно начало заносить тонкой ледяной пленкой. Баженова видела на стекле уже не лицо свое, а только тень от головы и вовсе потускневший огонек. ...Она тогда не помнила, как сказала: да. Сказала против воли, про тив желания. Она устала сопротивляться. И она верила: если говорит Анатолий, если говорит мать — это правильно. Они лучше знают, и они любят ее. Никогда Анатолий не был так заботлив и так ласков, как в эти дни. Никогда так часто и с такой сердечностью не называла ее «до ченькой» Елизавета Владимировна, как в эти дни. И они не лукавили, не притворялись — они действительно любили ее. И только зачем-то не пременно хотели, требовали «этого». Но кто же знал, что потом слу чится?.. Елизавета Владимировна на печке устало и горько вздохнула: «О, господи, господи!» Стекло в окне становится все мутнее. И тень на нем от головы Баженовой — чернее. ...Тогда Елизавета Владимировна с озорнинкой в глазах подмигну ла: «Благослови тебя господь, доченька!» Анатолий сказал ей, тихонько и осторожно лаская: «Больше тянуть никак нельзя, станет опасным. Мама завтра тебя отведет». И больно-больно сжалось сердце, захотелось заплакать, закричать. Но Анатолий так просит... Так «этого» хочет! Для любимого человека нужно жертвовать всем. «В больницу? — вся побелев, спросила она. — Я боюсь...» «Не бойся, Марочка. Это, говорят, вовсе и не долго, и не больно. Это в тысячу раз лучше, чем дожидаться, когда он сам...» Все последние дни они разговаривали только так — местоимениями, ничего не называя прямо. И это было, как тайна, как глухо скрытый, бесчестный заговор против кого-то. Но ведь в больнице все «это» сразу раскроется. Для всех, для всего поселка. «Толик, кто будет в больнице делать это?» Она боялась, что мужчина. Хирургом в больнице был мужчина. И она не знала точно: хирургия «это» илй акушерство. Анатолий ответил не сразу, он все поглаживал ей волосы и целовал ее в ключицу. «Марочка, это не в больнице. Это сделает одна милая женщина у се бя на квартире. Она очень опрятная, умелая, и у нее есть такая специаль ная штука... Всего две минуты. Завтра — суббота, а в понедельник ты будешь уже, как всегда. Никто и не догадается. А ты, Марочка милая, ни капельки не тревожься. Внуши себе, что ты идешь... ну, просто... делать маникюр. Там иногда ведь тоже бывает пальчикам чуточку больно». «Я думала, в больнице», — сказала она. То, что останется «это» никому не известным, казалось легче, но сло- 3 . «Сибирские огни» № 6.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2