Сибирские огни, 1961, № 6
Чем их занять, кроме танцев? Ну, выдумай, выдумай!.. А танцевать все равно будут. В любой день. Каждый день.. Хоть объяви в этот день столк новение кометы с землей, конец мира. В красном уголке не разрешишь— по домам станет молодежь собираться. Сердце требует! Д а и не так уж плохо это, если бы... Ах, как нужны интересные лекции, беседы, диспуты, душевные разго воры! И не с трибуны, не сверху вниз, а в кругу. Одна, только всего одна лекция была и прочитана за первую половину зимы. О международном положении. Ну никак, никого сюда не заманишь. Даже из Покукуя, а из Красноярска уж и тем более. Своих готовить? Кого? Всегда первый воп рос: откуда лектор? Попробуй, объяви: лекцию о литературе древней Греции читает Афина Загорецкая. И никто не придет. Фенька? Илимщи- ца наша? Да чего она знает! А скажи: из Москвы товарищ приехал — валом привалят. На такую же именно лекцию. Что ж, Москва — столи ца, там и должно быть все лучшее из лучшего. Нет, нет, лекцию Загорецкой слушать не будут. Записать в план — только для «птички». Кому это нужно? А вот простой, открытый и чест ный разговор о любви, начатый «своей» Фенькой, заинтересовать моло дежь может. Пусть кто хочет придет и свободно выскажется, какая она есть и какая должна быть любовь. Важно дать толчок мысли в высоком, благородном направлении. Афина это может сделать! Зря она стесняет ся, отказывается. Важно разбить и отмести прочь всякую грязь... Баженова и не заметила, как отодвинула от себя тетрадку, а сама повернулась к темному окну, на стекле которого, словно в зеркале, отра жалось ее лицо и рядом с ним желтый огонек лампы. Повернулась и на долго застыла в какой-то бездумной, но заполненной зрительными обра зами неподвижности. Так вот женщины сидят и дожидаются... Горит огонек. Шумит самовар. Белым, сверкающим инеем в самых уголках затянуты оконные стекла. Женщина ждет. ...Вот так сидела она и дожидалась чуть не каждый вечер. Нет ни чего приятнее, как ждать любимого. Ожидание — оно как бы все время подновляет любовь. А началась любовь еще в институте. Вместе писали и защищали дипломы. Вместе получали назначения. На свою родную, уральскую зем лю, в милые сердцу уральские леса. Анатолий стал главным инженером леспромхоза, она — плановиком. Работать было радостно и хорошо. Немного кружилась голова от не привычной еще самостоятельности. Подумать, оба — командиры произ водства! На бумаге не зачетные институтские работы, всяческие вымыш ленные расчеты, а имеющие действенную силу приказы, распоряжения, кулькуляции, планы. В институте, сколько ни вложи в нее ума, все рав но — только бумажка. А здесь — штабеля бревен. Не условные, а под линные тысячи и миллионы. Не бригады А и Б, а живые люди с фамили ями, именами и отчествами, каждый со своим горем и со своими радо стями. И она сама из Маруси Найденовой сделалась Марией Сергеевной, а в конце подписи Анатолия постепенно стал вырастать хвостик. Она работала в конторе, он много ездил по лесным участкам. При ятно было дожидаться Анатолия вот так, вечерами, у темного окна. Ели завета Владимировна тогда не вздыхала на печи: «Господи, господи!», а подходила и ласково обнимала за плечи: «Доченька, ну что ты приросла к стеклу?» Елизавета Владимировна настояла, чтобы Анатолий взял положен ную по закону ссуду и построил свой домик: «Место хорошее, нравится. Так мы крепче здесь корни пустим. Да и мне квартирку свою обихажи
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2