Сибирские огни, 1961, № 6

Вообще, ерунду. Главный жир — зверя и рыбы пропасть. Бей, лови, про­ давай в Означенном. Подле дома огород. Своя картошка, всякая овощь. Купить — только пороху, муки да себе на портки и бабе-красе на юбку. Определили интерес человеческий? Капитал, мильен не наживешь. Только пожрать вдоволь. Охота, огород — тоже труд. И тяжелый. А ру­ ки не чужие, свои. Как считать — пролетарий? Или капиталист? Но возь­ ми клещи, оторви леснику голову, а из тайги этой не вытащишь. Все рав­ но, и бабу-красу. Цагеридзе слушал теперь уже с любопытством. Он любил всяче­ ские необычные истории, побывальщины. То, что рассказывал Василий Петрович, обещало быть необычным. И Цагеридзе даже забыл с чего, на какой, его же вопрос отвечая, начал разгадывать свой «кросворт» Василий Петрович. А бухгалтер сидел, с влажным причмокиванием по­ тягивал папиросный дым и рассказывал, упорно ведя туго развивающую­ ся мысль к какой-то, известной пока только ему, одной цели. — С Большим порогом Моинский никак не равнение. Ежели по вол­ не. Но камень в Мойнах ужасный. Высокий, острый. Прямого хода нету. Это теперь там подорвали. Водят и пароходы. Даже в самый Кызыл. Тогда ничем, плотами только пользовались. Лоцманов знающих три на все верховья — академики! Изба лесникова над порогом. — Василий Петрович поплевал на папиросу, отшвырнул ее в угол, к шкафу. — Плот из Танну-Тувы пустили. Государственный плот. С песком золотым, — И грубо, смачно хохотнул: — Вот вроде нашего лесу, тоже на мильён. Только в чистом золотом счете. Смекаешь, какая денежная сила? Ушито в кожаный мешок, зашнуровано. Пломба свинцовая, печать сургучная. Четыре охранника на плоту. Сверх лоцмана. Пистолеты, винтовки, гра­ наты-лимонки. У Означенного автомобиль дежурит, ждет. Тоже с вин­ товками, гранатами. Мильён! Вырежется плот из тайги — золото сразу в машину. Далее, куда следует. Телеграф из Танну-Тувы отбивает: «Та­ кого-то дня, столько-то часов, плот из такого-то пункта отправился». И все! Более связи нету. Тайга. Глядеть за плотом некому. Стой в Означен­ ном на берегу и жди, согласно расчету времени. И вот тебе драма: ис­ тек расчет времени, плота нету. — Понимаю, — сказал Цагеридзе, ■— плот разбился в Моинском пороге. — Разбился. Но — как? Сутки, двои сверх время прождали. Уже и розыск готов. Вдруг — лоцман. Сплыл на салике, два бревна. Еле жив, связать слова не может. К нему: где золото? Утопло. Где люди? Утопли. Ты как жив? Чудом. Вот, начальник, драма. Ты бы как? — Н-не знаю, — сказал Цагеридзе. — А лоцман что — раненый? — Лоцмана сразу в кружку. Черта ли в его ранах! Где мильён? По­ дай золото! Это ведь на дураков: все утопли и золото утопло — один только он жив. На холеру ему самому тогда было спасаться. Через неде­ лю одного охранника выловили. Труп. Голова пробита. Чем? Лоцман: «О камень в пороге». Врачи: «Скорей, обухом». Сообрази: утоплен не собачий хвост — мильён золотом. Как без подозрений? Закон: в тюрьму обязательно. Доказывай — не верблюд. Своим чередом розыски, экспе­ диции. Не ограбил лоцман, случилась, поверить, беда в пороге — золото тяжесть же! Не листок березовый, водой не снесет далеко. Тем более, мешок. Ко дну сразу прижмется. Привезли на место лоцмана. Под свеч­ ками. Вопрос ему: «Где?» Показывает точно. А ну-ка, сунься в пороге на дно! Черта смелет! Давай кошками драть дно, железные сети закидывать. Сказать, идиетство! На стальном канате водолаза спустили. Куды! Тот же миг убило. Вихорь, ураган водяной! Притом еще муть, видимости никакой, полая вода не скатилась. Лесникова изба над порогом. Мысль прокурора: «Мог быть тут сговор с лоцманом?» Обязательно! Проверка.