Сибирские огни, 1961, № 5

Бахметьев вошел в канцелярию тюрьмы и представился смотрителю, тучному, багроволицему человеку. Бахметьеву приходилось уже слышать о жестокости этого человека. И теперь, заглянув в его заискивающие гла­ за, Бахметьев невольно почувствовал физическое отвращение. — Прикажите доставить ко мне заключенного Матэ Залка! — сказал Бахметьев и сел за стол смотрителя. Он положил папку с «Делом» Матэ Залки на стол. Ему как-то не ве­ рилось, что под этой фамилией значится тот венгерский офицер, который по нелепому капризу судьбы стал красным. Бахметьев объяснил это себе юношеской пылкостью Матэ. «Он еще в том возрасте, когда энтузиазм мешает видеть действительность и влечет к сильным ощущениям». В дверь постучали. Вошел чернобородый казак с медалями на широ­ кой груди. — Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Привели. — Давайте сюда! На пороге появился бледный, обросший бородой Матэ Залка. Если бы не запомнившиеся Бахметьеву серые с голубизной глаза, ему трудно было бы узнать в этом изможденном человеке когда-то ловкого, изящно­ го кавалерийского офицера. Бахметьев подождал, пока казаки вышли, и сел за стол. — Боже мой! Вы ли это? Садитесь! Вы по-прежнему не курите? — Нет, не курю. — А я хотел вам предложить «трубку мира». Вы знаете, черт возь­ ми, я часто вспоминал вас, и вот случайно набрел на ваше имя, — сказал Бахметьев и кивнул на папку «Дело». Матэ напряженно слушал человека, которого он когда-то по душев­ ной простоте сделал своим заместителем. «Как могут люди так легко перекрашиваться?» — пытался он понять, с презрением взглянув на пол­ ковника. Бахметьев уловил этот взгляд. — Что вы смотрите так сердито? Неужели вы думаете, что я не помню вашего добра? Вот сейчас я увезу вас с собой, приведу в порядок. Вашей доброте и благородству я обязан жизнью!.. — Мне трудно говорить с вами, но хотите знать правду, — в глазах Матэ Залки снова блеснул злой огонек. — Вы подло обманули доверие, оказанное вам. Бахметьев будто не слышал этих слов, но его пальцы, сжимавшие ручки кресла, побелели. Он стал рассказывать о своих мытарствах после побега из интернационального отряда. — Вы думаете, — говорил Бахметьев, я молюсь на Колчака? Нет, я знаю заповедь: не сотвори себе кумира! Колчак обещал Учредительное собрание, а сам стал жесточайшим диктатором! Личная диктатура поро­ дила угодничество и предательство... А кругом него — мелкие шкурники, готовые море крови пролить из-за места у сладкого пирога... — И как же вы боретесь с этим? — с иронией спросил Залка. — Я? Что я. Одна ласточка весны не делает. — О! Весна зато делает ласточек. — Меня не увлекают эти звуки: «Свобода, равенство и братство»! В России это невозможно. Вначале я поверил, когда на сцену выскочил Керенский... — Какое же ваше кредо? За кого вы? — За республику! Как во Франции! — А кому нужна такая республика, где вся полнота власти у золота? — Вы, я вижу, неисправимый,— Бахметьев криво усмехнулся. — Вы еще верите, что большевики уничтожат зло на земле, покажут вам не­ бо в алмазах? Ерунда какая! Вообразите только, что станут командо­