Сибирские огни, 1961, № 5

тиве строителей утечку кадров восполняют новыми людьми, ежемесячно. Воспол­ няют -— и только. Утечка продолжается. И ей подвержена больше всего мо­ лодежь. Меня это насторожило. Я думала не о тех крикунах, что шумят в кабинетах, у начальства, а о парнях, уезжающих стыдливо и неслышно. Ведь они отправля­ лись сюда с мечтой о большом деле, о подвиге! Снова я вспоминаю свою юность. Мне подвиг представлялся так: я бегу куда-то, кричу что-то отчаянно смелое, падаю, но встаю, что-то взрываю и, может быть, умираю — красиво, с открытыми прекрасными глазами. Юным подвиг пред­ ставляется только так: мало времени, много героики, картинной, такой, что хоть сию минуту снимай для кино. Никто из тех, кто отправлялся в Ново-Енисейск, не считал себя неспособным совершить подвиг. Но оказалось, что тут — каждой осенью комары и дожди, зимой — морозы до пятидесяти с лишним, не всегда на первых порах большие заработки. А ты такой, как все. И нет места, нет дела, где можно было бы за день, за час совершить необыкновенный поступок, способный потрясти сердца. Именно за день, за час. Я задумалась, отчего же молодежь представляет себе подвиг, как расплыв­ чатое «что-то», почему так представляла его я?.. В памяти возникли уроки двух преподавательниц литературы, уроки, на которых чаще, чем где-либо, возника­ ют разговоры о высокой идее, чести и достоинстве, о призвании человека на земле... Первая входила в класс с видом человека, которому предстоит сделать до­ клад статистического уклона. Урок она объясняла сухо, чеканно, точно отдавала, рапорт. Имена известных героев, даже самых благородных и прекрасных, выле­ тая из ее уст, превращались в холодных на ощупь жестяных человечков, у каждо­ го человечка было только одно какое-то определенное качество. Заслышав звонок, она прекращала свою металлическую речь, с видом удо­ влетворения делала в журнале пометку и уходила, тонкая и прямая, как чертеж­ ный карандаш. Другая была маленькой, седенькой старушкой с поджатыми губами, жидень­ ким пучком волос на затылке и мушками на щеке. Когда она появлялась в клас­ се, казалось, все лицо ее говорило: вот сейчас, сию минуту она осчастливит нас на всю жизнь. Она садилась к столу, прикрывала глаза, закидывала головку и на­ чинала самозабвенно говорить длинными обволакивающими фразами, из которых доходили до сознания только слова: «величайший», «изумительнейший», «вели­ колепнейший», «прекраснейший»... Маленькие руки ее совершали плавные, то замирающие, то вспыхивающие движения... Она прислушивалась к чему-то в се­ бе, она пребывала в литературе и была в эти минуты так далека от жизни! Одна несколько лет делала нудными и скучными вопросы морали, другая— учила смотреть на жизнь через увеличительные суффиксы. Нет, не верю я, что каждый парень, уехавший со стройки, на всю жизнь —• дезертир, трус. Так случилось: потерял парень, к стыду отцов своих, чувство бу­ дущего. И, может, виноваты в этом такая вот учительница, и тот, кто сидел за вывеской «оргнабор», и руководители строительства, которым закружили головы дела, бесконечные дожди, проценты... Увольняешься: вот тебе документы, слабак ты этакий, скатертью дорожка! А дорожка-то у него, двадцатилетнего, только на­ чалась. Надо было разглядеть в парне бойца, а не тряпку, и помочь ему пове­ рить в это... * * * Сильная, ловкая Вера Семеняко ведет бревно, подталкивает его, и оно, как большущий тупоносый теленок, тычется в воротца, за которыми грохочет цепь бревнотаски. Мгновенно взлетает над ним острый зубец, багра, бревно неохотно вползает в воротца, раз-другой срывается в воду, и, наконец, блестя мокрой чер­