Сибирские огни, 1961, № 4
брось! И потом — какой ты педагог? Ты же не любишь свою работу, не любишь детей. Как ты стала педагогом? — Да на черта мне нужно это педагогство! — воскликнула Ия.— Я всю жизнь мечтала о технике, о радио. — Ну и шла бы в радиотехнический. — Как же, ждали меня там! Не сдала. А родные заставили в пед институт идти. — Сама предала свою мечту, вот и расплачивайся теперь... Как это можно предать свою мечту? — изумилась Ася.— Это все равно что пре дать свое сердце! — Вот я и скриплю зубами. Увижу школу, и скриплю,— прошеп тала Ия. — Так брось ее! Не будь мямлей! Не мучай себя, учеников, педагогов. — Я просила отпустить — не отпускают. Говорят, что должна еще два года отработать. — А какой толк от твоей работы! — Ася махнула рукой.— Ладно. Я поговорю с ребятами. Помогут. Уедешь. — Если бы...— встрепенулась Ия.— Ведь я сама себе уже противна. Запуталось все. Перецапалась со всеми. Не люблю всех, и меня не любят. Переменить мне нужно место. Это мне урок на всю жизнь. — Уедешь,— уверенно сказала Ася. Она шла в ледяной тьме к своим лисицам. Шла сердитая, решитель ная и все думала о Коноплевой. Около клуба толкалось несколько парней. Мелькали огоньки папи росок. Взвизгивал под валенками снег. Раздавался голос Космача: — Знаешь, как один храбрец рассказывал? «Вот я и погнался за ним. Оглянулся, а он далеко позади. Бежим! То я от него, то он за мной. Схва тились! И дал же я ему! То он на мне, то я под ним, то он наверху, то я внизу!» Парни захохотали. Космач фонариком осветил лицо проходившей Аси. — Ну, как Андреяшка? Прыг-скок — и в песок? — спросил он под гогот парней. Ася похолодела от бешенства. Она неожиданно бросилась к Косма чу и ударила его по щеке рукавицей, потом со злым удовольствием уда рила еще два раза. — Что ты, что ты, одурела? — бормотал растерянный Космач.— Я же пошутил! Асе больше всего показалось обидным, что парни, знавшие ее по клу бу, танцевавшие с ней, не встали на ее защиту, а угодливо подхохатыва- ли хулигану. — Эх вы! — сказала она им и ушла. Все смущенно молчали. И только Космач проговорил: — Вот это да-а... Ася по извилистой тропке выбежала на реку. Дорога к ферме тяну лась по льду. Ася остановилась около проруби. Должно быть, еще недавно брали воду. Из белого снега и льда на Асю разверзся черный, жуткий рот. В нем хлюпало, чавкало. Черный поток выносился из-подо льда и вновь уносился под лед. С кромки в чавкающую пасть лилась поземка, будто "из подойника широкой и тонкой струей сливалось молоко. «Она, дуреха, стоит уже на краю такой вот проруби»,— подумала Ася о Коноплевой, и вспомнила узбекскую поговорку, которую дядя Вася при вез из Бухары: «Худой кляче и туча в тягость». Вдруг заскрипели полозья нарт. Подъехали упряжки. Мужчина крикнул: — Эй, кто там? Почему так поздно?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2