Сибирские огни, 1961, № 4

— Значит, вы меня считаете воровкой? — требовательно спро­ сила Ася. — Слушай, Иевлева, как ты странно ставишь вопрос! — возмутил­ ся Корнеев. — Я спрашиваю, вы считаете меня воровкой или нет? — настаи­ вала Ася. — Ты хочешь, чтобы мы шли к Татаурову с голыми руками против яркого факта?! Ася с презрением посмотрела на Корнеева, разорвала заявление, бро­ сила его к печке и вышла. Она брела среди снежных вихрей, брела и думала: «Корнеев — трус, Татауров — равнодушный хам, Дорофеев — че­ ловеконенавистник. Зачем они на земле? И откуда они взялись? Они не верят человеку». Около школы ей повстречалась Ия Коноплева. Худая, с тощей шеей, с подергивающимися губами. Ее мятое пальто было в пуху, в оленьих шерстинках, в пятнах от извести. Две пуговицы болтались, едва держась на нитках. — Мерзавцы! Подлецы! Я уже все знаю! — проговорила она.— А что еще можно ожидать от людей?! Я спрашиваю тебя, что еще можно ожидать от них?! — страстно допытывалась Ия. Ася смотрела на фиолетовый — от чернил — кончик пальца, что тор­ чал из продранной перчатки. И почему-то ей стало жаль Ию. И когда Ко­ ноплева попросила: «Зайдем ко мне», Ася согласилась. Ей давно уже хотелось по душам потолковать с этой девушкой, как-то помочь ей. В комнате Ии было пусто. Кое-как застланная кровать, две табурет­ ки да стол, заваленный грудой мятых кофточек, платьев, чулок и каких-то истрепанных книг. На освобожденном уголке стояла тарелка с головой селедки, консервная банка с полувырезанной, загнутой, зазубренной крышкой. Банка до краев была набита окурками. В комнате изо рта валил пар. В углах сверкала изморозь. Ася не ста­ ла раздеваться. Ия все сгребла со стола в охапку и, роняя на пол книжки, чулки, бросила на кровать. — У нас ведь как рассуждают? «Совхоз выполняет план, о нем кри­ чат газеты, значит директор прекрасный человек!» — заговорила Ия, швырнув на кровать шапку. Не сняв пальто, она села к столу, сунула в рот папиросу, ломая спички, прикурила. — Вот за какую зацепку держатся все эти татауровы! А как он к лю­ дям относится? Это существенного значения не имеет! Татауров не хочет тебе зла, но Татауров не хочет тебе и добра: Просто ему все равно. Он равнодушен! Он хам! Ася сидела подавленная этой нежилой комнатой, видом опустившей­ ся девушки, ее судорожными движениями, точно Ия все время хватала раскаленные угли или прихлебывала кипяток. — Ты курить стала,— упрекнула Ася. — С такими людьми не только закуришь, но и запьешь! — Ия отку­ сила кончик папиросы, выплюнула на пол.— Противно все! Она вдруг истерически вспыхнула и обрушила на Асю поток злых слов, смешанных со слезами. Она с отвращением рассказывала о своей работе, о ненавистных ей учениках, о директоре, который измучил ее при­ дирками, нагоняями, о педагогах, которые осточертели со своей критикой, о сухости, о черствости, о злобности человеческого сердца. — И ты хочешь, чтобы я верила после этого людям? Да я бы многих из них в ложке утопила! Ты еще все это испытаешь на своей шкуре,— го­ ворила она, кривя губы, перегибаясь через стол к Асе.— Сейчас они сде­