Сибирские огни, 1961, № 4
на много километров были утыканы черными, обгорелыми стволами. Пе чальны и мертвы были снежные просторы, покрытые темным ковром,— это густо и высоко разрослись кусты голубики. На них к осени синеют несметные россыпи ягоды. Сюда слетаются рябчики и куропатки. Вот и сейчас неожиданно поднялась стая белых, чернохвостых куропаток. Колоколов показал Славке вмятины волчьих следов, ровный пунктир Лисичкиных пятачков-следов. И тут Славка поняла, что эта глухая, се верная тайга полна затаенной жизнью. Здесь обитают медведи, в чащах таятся рыси, проносятся стада диких оленей, волки рвут сохатого. «Эк, занесло меня куда! — подумала Славка.— И не гадала, не чая ла увидеть этакое!» Промчались через теплую падь. Здесь вскипали два горячих ключа. Пар валил от них, как от паровоза. Ручей прожег узенькие извивы- ущелья в метровых наледях. Ели вокруг него так заросли инеем, что меж ду ветвями не осталось пустот. Ели походили на шатры из снега, сквозь твердый куржак едва угадывались ребра сучьев. Не космы тонких вет вей свисали до земли с березы, а ниспадали сплошные снежные потоки. Березы походили на плотные клубы пара. И вся роща вокруг ключей всплывала недвижными белыми клубами. Славка ахнула в душе... В сумерках приехали в стадо. Здесь у подножия гольцов олени рыли копытами снег, добывали ягель. Всюду виднелись ямки, замусоренные бледно-зелеными, почти белыми обрывками мха. Между лиственниц бро дило много оленей с колокольцами и с калабашками. Грозно хоркали самцы, коротко мычали самки. Но основное стадо паслось где-то в тайге. Около огромного камня стояла зеленая палатка. В ней жарко топи лась печь. Высунувшаяся в дыру труба негромко, но мощно гудела, из нее вырывались искры и дым. Старый оленевод Иван Филиппович охотничьим ножом дробил ока меневшее масло, бросал его в миску. Славка разделась. И опять маленький, молчаливый каюр, приволок стеклянно-звякающий мешок. У зеленой плотной палатки были две белых полосы. Они вместо окон пропускали свет. Вблизи Удоканский хребет был еще угрюмее. Совершенно мертвый, он дышал ледяным холодом. К ночи разыгралась пурга, ветер сек по палатке жестким, мелким снегом. Тайга угрюмо шумела. Шум перекатывался волнами, то ослабе вая, то усиливаясь. Ветер сотрясал палатку, тугое полотно ее пузырилось, вдавливалось, по ней дробно стучал снежный дождь. Зажгли свечу, поставили в банку на столбике. В палатке было уютно и тепло. Печка распалилась докрасна, трещала, будто раскалывалась. Макая хлеб в растопленное масло и прихлебывая чай из большой миски, старик-оленевОд рассказывал одну из своих бесчисленных таеж ных историй: — Камень этот нехороший. Давно было. Шибко бедный эвенк жил. Олого звали. Вот он раз пошел ловушки проверять. Мальчонку взял... Ревет буря. Но не зловещим кажется Славке голос ее. Мерещится в шуме какая-то непонятная радость — Шибко есть хотели. Увидели тарбагана. А ружья нет. Так беден был, что ружья не имел. А тарбаган шмыгнул вот под этот камень,— и оленевод потыкал в полотняную стенку.— Ругался Олого, сердился. Ды ра большая, мальчишка мог пролезть. Отец и крикнул: «Лезь!» Славка слушает историю, слушает хлопанье палатки, пьет чай, смот рит на Колоколова и почему-то тихонько смеется. Ее обмороженное лицо с черными пятнами на щеках горит в. тепле. Все тело сладко ноет от уста
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2