Сибирские огни, 1961, № 4

потом стал уговаривать себя: «Им нужно понюхать жизнь, поработать. А я помогу им устроиться. Они были в трудном положении, я их выручил, елки-палки. Это для них путешествие в жизнь. И ничего худого с ними не стрясется». Лева сразу же повеселел. Перед ним замерцали глаза Аси. Неплохо на свете жить, когда существуют такие глаза! Лева, рассеянно улыбаясь, пятерней раздирал русые лохмы, близоруко щурясь, подталки­ вал средним пальцем сползающие очки. В Асе чудилось ему что-то столь пронзительно юное, о чем можно сказать только в стихах. У Чемизова была еще одна слабость: о его влюбчивости ходили анекдоты. — Лев Сергеевич, идите чай пить,— позвала Славка, выглядывая .из купе. Ему нравилась и статная Ярослава, порой бесцеремонная, всегда не­ унывающая. Белокурой россиянкой назвал он ее мысленно. И какое див­ ное имя — Ярослава! В купе было чисто и уютно, свежо, приятно пахло дешевенькими ду­ хами. Пили чай с московской колбасой. Радиоузел поезда передавал кон­ церт. Женский хор запел грустную, милую песню: Ивушка зеленая, Над водой склоненная... И вдруг Ася тихонько, почти незаметно заплакала. Она даже лица не о т в е р н у л а и даже смеялась, когда по щеке скатилась всего лишь одна слезинка. — Да ты что, мать, рехнулась?! — закричала Славка.— О чем ты? . . — Просто так,— засмеялась Ася и смахнула вторую слезинку.— Песня вот... И действительно, от песни смутно промелькнуло перед Асей лицо ма­ мы, фуражка на затылке Кости, полка с книгами, далекий белый парусок на синем озере, и как-то на мгновение показалось сердцу, что это уже на веки вечные потеряно. И захотелось ей уюта и беззаботности, и чтобы оберегали ее, как ребенка, и любили. А сквозь это желание пробилось что- то темное, тревожное, неведомое. Но все это стремительно возникло, вы­ секло две слезинки и опять унеслось. Чемизов задумчиво смотрел на нее поверх очков. А Славка с завидным аппетитом уплетала большой бутерброд и хохо­ тала, изображая стонущего с похмелья толстяка. Лева то поглядывал в окно — там мелькали ярко-зеленые озими и сарафанно-пестрые рощи, в которых, конечно, шныряли зайчишки-листо- падники,— то поглядывал на Асю. И все это сливалось в один смутный, ноющий образ: и темные ели, под которыми алела калина и бересклет, и стук поезда, и оленьи глаза Аси, и запах духов, и зайчишки-листопадники, и песня про ивушку склоненную, и слезинка на смеющемся лице. Все это было такое русское, из-под самого сердца, что Лева долго не мог говорить. Теперь он знал: дорога, овеянная образом Аси, будет для него незабвен­ ной. И впервые он почувствовал себя старым: ведь ему уже двадцать во­ семь, а ей — восемнадцать. И ему показалась своя жизнь очень одинокой, неуютной. Глядя в окно, он потихонечку просвистел: «Люблю ли тебя, я не знаю, но кажется мне, что люблю». И Ася почему-то поняла, что именно эти строки он просвистел. — Хотите, я расскажу вам один случай? — задумчиво произнес Лева. Славка, лежа, читала книжечку Чемизова. А он и Ася облокотились на столик, смотрели в окно. Дея сняла куртку. В голубой, шелковой тен­ ниске с короткими рукавами она выглядела совсем школьницей. — Вся эта история произошла в Сухуми. Старые жители еще помнят .ее. Жила в городе красавица-гречанка со странным именем Евдоха. Была