Сибирские огни, 1961, № 4
Лева блестяще закончил десять классов. Выйдя из школы, он многое знал и многое умел. Стихи его уже печатали в районной газете и даже в одном сибирском журнале. В армию он ушел образованным человеком. После армии Чемизова взяли в газету разъездным корреспондентом. Казалось, не было часа, когда бы он не думал о стихах, не было дня, когда бы ой не работал над ними. Негаснущее, сладкое томление по слову, образу, что называется та лантом, нарастало в его душе, и наконец из нее вылилась первая книжка стихов. Она имела успех. От стихов пахло соснами, дымом костров, мартовским снегом, под которым журчали ручьи, в них билось в смятении влюбленное сердце юности. Теперь выходил второй сборник, и Лева Чемизов поехал за ним в Москву. Но по пути он решил сойти в Новосибирске. Ему заказали очерк о геологе Грузинцеве, открывателе богатых залежей золота. Лева хоро шо знал его работу, и вчерне очерк уже был написан, но образ самого геолога получился бледным. Видимо, Лева плохо еще знал его как чело века. Грузинцев же в это время уехал в Новосибирск по каким-то делам в филиал Академии наук. Встретил его земляк радушно и даже устроил с собой в номер. Был он общителен, приветлив и прост. Естественны и мягко-изящны были его движения, его походка, его манера говорить. В нем ничего не было чрез мерного, наигранного, не было никакой позы ни внутренней, ни внешней. Но порой Грузинцев вдруг начинал пристально смотреть в глаза собесед нику, явно не видя его. Такой взгляд говорил о том, что он живет напря женной, внутренней жизнью. Сначала этот взгляд в упор смущал Чеми зова, но потом он привык к нему. В день приезда Левы всех взволновало радио. «Пи-пи... пи-пи»... Смутно доносился зов из темной, звездной бездны Вселенной. Лева, при пав к приемнику, слушал эти зовы. Г.рузинцев, чуть побледнев, уставился прямо в глаза Чемизову. Тот не отвел своих. Так они пристально смотрели друг на друга, не замечая этого. Потом Грузинцев закурил, тонкой и длинной струей сильно пустил дым в потолок и спросил звучным баритоном: — Поняли? Вот оно как дело-то пошло! — и вдруг увлеченно и тор жествующе рассмеялся. Голос был такой звучный, что невольно думалось: Грузинцев должен замечательно петь. Сказочные двигатели в миллионы лошадиных сил разорвали оковы земного притяжения. Ракета неслась к Луне... А в городе :фзяйничала осень. Из каждого уголка, сквера, палисад ника, через каждый забор сыпала она сухие, как из печки, гремучие листья. Они запутывались в волосах девушек, плавали в чашах фонтанов, залетали в форточки, кочевыми стаями кружились над площадями. Ника кое другое время года не рождает столько чувств, как осень. В шуме листопада напряженно живет душа. Лева Чемизов бесцельно бродил по Новосибирску. Душа волнова лась при мысли, что уже над всей страной прогремели почти неслышимые залпы разорвавшихся малюсеньких коробочек, которые расшвыряли ми риады семян, обстреляли ими землю и в этой осени уже посеяли гряду щую весну. Все это просилось в строки. Вот, кажется, почти готовые: . . . Ив этой осени посеяли Уже грядущую весну... «Уже грядущую... Да, где-то... по ту сторону зимы — она уже грядет, уже приближается к нам»,— думал Лева. И ракета требовала стихов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2