Сибирские огни, 1961, № 4

клицает критик. Но даже в произведениях (рассказ «Луна, море и человек», повесть «Мне кричат журавли»), где В. Хмара нашел «обогащение» эстетического идеа­ ла, отмечается «созерцательное отноше­ ние к миру, какое-то метафизическое, узкое понимание прекрасного; живая жизнь здесь порой отступает, растворя­ ется в пантеистическом мироощущении лирического героя». И опять-таки подоб­ ные декларации ничем не подкрепляются. «Какое-то»,— говорит критик, и это «ка- кое-то» характерно для всей статьи. Критические статьи И. Золотусского «Заметки о прозе в журнале «Сибирские огни» (№ 2) и «О новом романе Петра Проскугана» (№ 5 — речь идет о рома­ не «Глубокие раны») интересны прежде всего тем, что критик при анализе тех или иных произведений отталкивается от жизни, а не от книги. Жизненностью, со­ ответствием художественного произведе­ ния правде жизни измеряет он его до­ стоинства. И такой критерий оценки представляется нам весьма плодотвор­ ным и оправданным. Но вряд ли можно согласиться с кате­ горичностью и прямолинейностью крити­ ка в оценке отдельных произведений, на­ печатанных журналом «Сибирские огни» в 1959 году. Так, например, повесть Э. Цюрупы «Ты слышишь меня?» и ро­ ман Г. Молостнова «Междуречье» пря­ мо и безоговорочно объявляются И. Зо- лотусским «не художественными», а по­ весть Г. Михасенко «Кандаурские маль­ чишки» и роман В. Балябина «Забай­ кальцы» — «художественными»; пер­ вые — это литературный брак, зря за­ губленные журнальные площади, вто­ рые — «открытия» в литературе. Каковы же доказательства? «Э. Цюрупа честно поведала нам исто­ рию Марии»,— говорит критик,— собы­ тия «правильны, обоснованы, но удиви­ тельно похожи на пункты решения мате­ матической задачи». Далее критик сооб­ щает, что в повести есть «положитель­ ные» герои и есть «отрицательные», «есть не совсем положительные, но ис­ правляющиеся персонажи». Но,— воск­ лицает И. Золотусский,— «нет живых, оригинальных лиц, серьезных (!) пережи­ ваний, размышлений, нет ничего, отве­ чающего на вопросы; «почему?», «как?», «откуда?». Эти вопросы можно с полным правом адресовать самому критику, ибо его раз­ носные декларации не подкреплены кон­ кретным эстетическим анализом произ­ ведения. Вместо этого в статье дано не­ большое публицистическое отступление, следует ряд общих вопросов с ответами «да» и «нет», и произведение зачисляется в литературный брак. Идейно-художественный анализ про­ изведений в ряде случаев, думается, должен дополняться и подкрепляться раздумьями критика о том, по какому пути следует идти автору дальше, где, на каких путях, в каких темах и т. д. ждут его творческие удачи и признанье читателя. Читаем рецензию П. Халова на книж­ ку стихов В. Сергеева «Праздник в тунд­ ре» (№ 1). Здесь преобладают положи­ тельные констатации; книжка богата «от­ крытиями в области движения человече­ ских чувств», «автор не прячет от вас трудности жизни на этой земле, но и не пугает вас» и т. п. А чем примечатель­ ны стихи и каковы «открытия» автора как поэта, что своеобразного и интерес­ ного внес В. Сергеев в поэзию, где он лучше и полнее проявит себя как поэт,— об этом в рецензии ничего не говорится. Вместо этого П. Халов вступает в поле­ мику, ибо «никак нельзя согласиться с оценкой творчества» В. Сергеева, содер­ жащейся в статье В. Урина («На Севере дальнем», 1959 г., № 4). Рецензент рез­ ко критикует В. Урина за его «метод разбора стихов», за «чрезвычайно про­ извольные» суждения, за «не товарище­ ский, оскорбительно-поучающий тон» и т. д. В результате предмет спора, из-за которого «ломаются копья»,— стихотвор­ ный сборник В. Сергеева — оказывается фактически забытым. Внимательное знакомство с критиче­ ским отделом журнала «Дальний Во­ сток» позволяет, однако, надеяться, что недостатки ряда критических работ будут преодолены журналом.