Сибирские огни, 1961, № 4

На другой день вечером пришли сестры из кино, в котором смотрели фильм о море, а стол уже был накрыт. В углу притулился мамин брат дя­ дя Ульян с тетей Парасковьей. От окна к двери и обратно тяжело расхажи­ вал папин брат дядя Вася. Мама говорила о дяде Ульяне, что он «мужик смиренный, безответ­ ный, кроткий». Работал он в артели бондарем. Стесняясь нового суконного пиджака и боясь запачкать начищенны« сапоги, он сидел, положив руки на колени. Ловкие, умелые, когда орудовали с клепкой и обручами, сейчас руки казались беспомощными и неуклюжими. Они лежали, растопырив уз­ ловатые пальцы, точно грубо вырубленные из дерева. Асе даже показалось, что если он хлопнет рукой об руку, то раздастся деревянный стук. Жену его Парасковью все звали Паруньей. Она все обнимала племян­ ниц, приговаривала: — Только бога не забывайте, деточки, бога не забывайте! А уж он, милостивец, если угодите ему, натолкнет вас на счастье. Все в руках божьих! Его воля! Сестрам странно и непонятно было слушать эти рабские слова. Глаза у Паруньи подслеповатые, издали казалось, что их и нет, а просто темнеют какие-то пятна. Из родных больше всех сестрам нравится дядя Вася. Ему уже пятьде­ сят, но он все еще бесшабашный гуляка, беззаботная, забубенная головуш­ ка — ни кола, ни двора у него нет. Работал он и печником, и шофером, и буровым мастером, и токарем. По вербовке объездил чуть ли не всю стра­ ну: бурил с геологами землю Татарии, горы на Сахалине и Курильских, живал на берегу Байкала. Поглаживая бугристую лысину, раздувая большие ноздри, он про­ стуженным басом громыхал: — Гулевань, ребята! Живи широко! Знаете, как в Забайкалье говорят: «Сто грамм — не водка, сто рублей — не деньги, сто километров — не рас­ стояние!» С размахом живут сибиряки. — Все чертомелешь! И лба не перекрестишь! — ворчала на него Парунья. — Бога твоего, кума, давно уже сдали в металлолом на переплав­ ку! А с тебя, погляжу, ржавчину — и ту не соскребли...— дядя Вася хохотал. — Да не реви ты! Экая пасть богохульная! Оглушил! — сердилась Парунья. В открытое окно топорщилась черемуха, клала на подоконник кисти спелых, запыленных'ягод. В просветы среди ветвей виднелись красные товаоные вагоны, пустые платформы, жирные нефтяные цистерны с кру­ тыми лесенками; посапывал маневровый паровоз, под составы лезли на четвереньках пассажиры с чемоданчиками, с бидонами — пробирались к пригородному поезду. Ася и Славка — в белых платьях, нарядные, праздничные — сидели рядышком у окна. Отец— напарившийся в бане, тщательно выбритый, в белоснежной • сорочке — подошел к комоду и взял аттестаты дочерей. Аттестаты были на толстой, гремучей бумаге с золотой каемкой. Он долго рассматривал их, и листы дрожали в его брезентово-шершавых, пропитанных углем и мазутом, пальцах. Так и казалось, что на его белые, выше кистей, руки были надеты коричневые перчатки. — Прошу вас, дорогие гости, к столу! — певуче проговорила мать, осторожно неся жаровню с дымящейся бараниной. Круглое лицо матери