Сибирские огни, 1961, № 3

— Тебе понравилась моя страна? — спрашивает наш переводчик, преподава­ тель русского языка в одной из Пражских школ, Павел Варгол. — Да, Павлик,— отвечаю я .— Чехословакия мне даже больше чем понра­ вилась. Я не влюбилась в нее «по гроб жизни» только потому, что у меня не хва­ тило на это времени. — Ты хотела бы сейчас вернуться в Прагу? Зачем спрашивать о том, что и так ясно! Это было бы просто счастьем — вернуться в Прагу и пожить там не два дня, как мы, а две-три недели, месяц. Кормить диких уток с Карлова моста, дышать прохладой старинных соборов, слу­ шать хрустальную «Лоретту» — перезвон курантов неподалеку от Пражского Кремля, а по вечерам возвращаться в маленькую гостиницу на Виноградах (гости­ ница называется «Жаворонок») и подниматься на свой этаж в неторопливом лиф­ те, где вместо дверцы — сквозная задергушка из тонких сосновых дощечек. Но путь еще далек. ...Снова качаются вагоны. Слева тянутся кудрявые горы. Они называются Чешскими Альпами. Справа, до краев наполнив плоские зеленые берега, движется спокойная плоская река. Ее имя — Лаба. И теплый парной воздух чешских лугов течет в открытые настежь окна. Короткая остановка. Упругий взлет ладоней к козырькам зеленых фуражек. Проверка документов. «Bitte. Aufwiedersehen». Поезд трогается. Слева тянутся кудрявые горы. Они называются Саксонской Швейцарией. Справа, в плоских зеленых берегах движется спокойная плоская река. Ее имя — Эльба. И теплый душистый воздух Саксонии течет в открытые окна. Мы в Германии. «Пой, гармоника, вьюге назло!» Ночью ветер размел тяжелые, сырые тучи и принес в Веймар теплое, про­ мытое обильными чистыми росами, утро. На площади, прямо против гостиницы, раскинулся небольшой зеленый базарчик. К полудню он исчезнет, и о его сущест­ вовании напомнит разве что еле уловимый запах земли и мокрых цветочных стеблей. Именно с этого базарчика прилетает и тяжело садится мне на руки букет фио­ летовой сирени. Я тащу его в номер и ставлю в умывальную раковину. Спускаюсь вниз, отдаю ключ портье и... получаю еще два букета. Тоже сирень, только белая. Снова бегу на третий этаж, отношу цветы, возвращаюсь... Меня встречает целый сноп бледно-лиловых ирисов. Их я оставляю у портье и смущенно объясняю, что сегодня — день моего рождения, и вот друзья... Портье улыбается. Портье тоже поздравляет и, высказывая предположения о моем возрасте, смахивает со счета добрый пяток лет. Я выглядываю на улицу с некоторым опасением, но цветочный обвал, к счастью, кончился. Теперь мы все стоим на тротуаре, ждем переводчицу Мелитту Байо, которая разговаривает по телефону. Хорошее сегодня утро... Кто-то дергает меня за платье, тоненький голосок зовет: «Камрад... кам­ рад»... Смотрю вниз и вижу великолепные кожаные штаны: все в узорах, пряжках, погремушках. Ох, эти кожаные штаны на лямках — предмет гордости и щегольст­ ва мужской половины немецкого населения! Их носят малыши. Их можно увидеть на стройных юношах с загорелыми ногами. И на вполне зрелых мужчинах, и на хилых старичках в пенсне, с трясущимися животиками. В данном случае над великолепными штанами прилепился еще синий жокей­ ский картузик. Чтобы выяснить, что же все-таки помещается между штанами и картузиком, пришлось все это взять в охапку и поставить на высокую подножку автобуса. И тогда нашему взору предстали во всей красе белобрысая челка, круг­