Сибирские огни, 1961, № 3

из л а гер я ) . Легкие, изящные, как танцовщицы, они, казалось, только от­ дыхали. Сейчас прозвучит вкрадчивая тонкая музыка, они пробудятся, шевельнут крыльями, закружатся. Удивительная жизнь у бабочек: два легчайших крыла за спиной — и весь день порхай от цветка к цветку. Вот эту черную, с яркими латуневыми горошками на крыльях, ей подарил Игорь, в лесу, у ручья. Вода в ручье была прозрачная, как воздух, и пах­ л а , морозцем. Был один чудесный миг: солнце опускалось и, коснувшись черного острия пихты, как бы расплавило его. Но камни и бабочки потом. Вниз в корзину нужно уложить платья, учебники. Пришла в комнату мама. Растерянно остановилась, как посреди не­ объятной степи. Развела руками. — Не могу найти мулине. Вот здесь клала. Целая коробка. — Д а бог с ним,— махнула рукой Груня. В прихожей пискнула по-мышиному половица. Стукнуло сухо в углу. Это отец поставил, свою трость. В большой комнате цокнул выключатель. Вспыхнул свет. В дверях появился отец. Он из бани. Лицо его — цвета сырого мяса. — Это что? — кивнул он в сторону корзины. Мать сжала пальцы рук, чтобы они не дрожали. — Что за кино? Я вас спрашиваю юш нет?! — загремел отец. Внезапно мать выпрямилась, как пригнутая ветвь вырывается из-под сапога. Вскинула глаза на мужа (он был выше ее на голову). — Ты не кричи...— Обратилась к дочери: — Учебники все уложила? Прокоп Матвеич снял с гвоздя полотенце, вытер потное лицо. Не вол­ нуясь, не удивляясь, уверенный в своей силе, осведомился: — На курорт, что ли, собрались? — Хватит! — крикнула мать, разгораясь красными пятнами.— Д в а ­ дцать лет терпела. Верила — бог велел терпеть. Тряпкой твоей была. Д в а ­ дцать лет смотрела, как ты в дом тащишь. Молчала. Думала, хоть Груня счастье увидит. Работала, как раба безответная. И ты отблагодарил... с этой Стешкою — душой базарной. Мою жизнь загубил. Теперь на Груню хочешь цепи надеть? Не выйдет. Отец отступил на шаг. Не ожидал он такого отпора. — Ты что? Повредилась? — И прибавил невольно, как заклина­ ние: — Бога побойся. Что говоришь? — Вместе вы меня душили. Ты, и твой бог,— Мать кинулась из ком­ наты. Отец за ней. Из столовой донесся его крик: — Уйти хочешь? Подумаешь, чем испугала. Десяток таких найду. Иди, иди. На все четыре стороны. И дорогу сюда забудь. Машину швейную не трожь — пригодится. Зимнего пальта тоже не касайся — я тебе его за свои деньги справил. Тяни, тяни... Разоряй. Грабь. Прокоп трех­ жильный. Вытянет. Была бы кость, мясо нарастет. Посмотрю, как вы без меня поблагоденствуете. Без цепей-то. В соседней комнате грохнуло, зазвенело. Груня увидела в открытую дверь: среди осколков стекла в ползущей луже воды лежали ее цветы. Затем в комнату влетел отец с расстегнутым воротом, открывавшим волосатую грудь. — Тоже укладаешься? Камушки. Камушки не забудь. Сгодятся ког­ да-нибудь в отца родного кинуть. Захохотал надрывно, метнулся прочь. Опять накинулся на мать: — Еще молить будете, чтоб назад принял. — В могилу-то? — выкрикнула, не сдержалась мать. — Но зарубите себе— назад вам ходу нет. Уйдете — отрезано. Груня не укладывала вещи, а запихивала, как попало. Корзина скри­ пела, как вилок капусты. В суматошной спешке половину вещей переза­