Сибирские огни, 1961, № 3

Мать присела рядом на кровать. Виновато подняла глаза. Веки у нее словно из желтой папиросной бумаги. — Ну что, Грунюшка? Полегчало? Она только что выстирала обрызганное кровью платье Груни. Руки у нее холодные, влажные. — Прости меня, доченька. Я во всем виновата. Груня приподнялась, упираясь локтем в подушку: — Уйдем. Ты будешь работать. Я пойду на завод. Школу закончу заочно. Я могу. Теперь мне ничего не страшно. Ты не думай, что я все еще маленькая. Игорь — мой друг. До осени можно будет у него. У них боль­ шая квартира. А потом нам дадут комнату. Обязательно дадут. Игорь... — Д а зачем мы нужны ему? — Ты не знаешь, мама. Нужны. Дочь говорила еще что-то, в чем-то убеждала, но Зинаида Федоровна уже не слышала ее. Свое, давнишнее всколыхнулось в ней: хмурая юность с мачехой, затем раннее глупое замужество—не по любви, а по сватовству, и первые рыдания, задавленные влажной подушкой. Годы одиночества в Глухом переулке... Побег... Возвращение. И недавнее— близкое: больни­ ца, нечаянная ночная исповедь соседке — молодой женщине — и изумлен­ ный голос той: «Да зачем же вы терпите?» И последний жестокий, приступ, холодный пот на лице, и мысли, которые она считала последними: «Не посмела жизнь прожить по-своему». Тоска и раскаяние... И то, постоянное, никогда не покидающее ее ощущение вины перед дочерью. Давно, давно она мечтала уйти. Ей лишь немного не хватало сил. Если б кто-то под­ держал, обнадежил. Все это вихрем всплеснулось в одну-единственную минуту, когда она молча, рассеянно, словно четки, перебирала тонкие Грунины пальцы. Подумала: «Груня-то совсем взрослая стала». Это значило для нее: «Я не одна». Снова голос дочери прорвался сквозь мысли: — Что держит нас? Чего бояться? Зинаида Федоровна ответила коротко- — Что ж, собирайся. — Мама, правда? — Пусть у тебя хоть жизнь по-человечески сложится. V I Груня принесла из чулана бельевую корзину. Осмотрелась. На бюро карельской березы мерцают камни. Серые кусочки диабаза, снежно-прозрачный кварц... Но больше всего ей нравятся коричневые кам­ ни. Безымянные... Среди них есть цвета осенних листьев, есть с вишневым оттенком, есть кофейные. Они гладкие, шелковисто-скользкие, и каждый напоминает об Игоре. Они вдвоем собирали их на берегу реки. Где-то далеко, может быть, на Алтае (а, может быть, и Алтая тогда еще не было) с грохотом рушились скалы. Разноцветные острые осколки их захватывались медлительными ледниками. Потом их катили по дну мускулистые струи горного потока. Целые тысячелетия песчинки бережно и терпеливо шлифовали их в темной глубине реки, пока они стали лас­ ковыми, округлыми. Девушке нравилось думать, что в них запечатлелась невообразимая протяженность времени. Ей тоже достался драгоценный кусочек беско­ нечности — ее маленькая жизнь. Груня открыла картонные коробки с бабочками (тоже привезенные