Сибирские огни, 1961, № 3
тут же взнуздал себя, испуганно понял, что проглядел что-то важное. «Не о Стешке ли пронюхала? Скандал... Нет, нельзя допустить. Жизнь перевернет. Резче надо... Поразить, за живое задеть, оттолкнуть от Груньки». Это мелькнуло в мозгу быстро, как росчерк стрижа в воздухе, и в сле дующую секунду он заговорил: — Нет, почему же не мне? — И продолжал с обычной издевочкой: — Не все я выложил. Есть и еще новости. Снова нырнула рука его в рюкзачок и появилась с клеенчатой тетрад кой— Груниным дневничком. Отступил поближе к оконному свету. — Слушай, мать, что здесь писано. «Есть ли бог?» Доучилась! И от вечает она самой себе: «Я теперь почти уверена, что в небе один лишь космос. Игорь говорит, что если нет бога телесного, то не может быть и бо га духовного. Дух — продукт вы-со-ко-ро... высокоо...тьфу ты, высокоор ганизованной материи». Вот набралась словечек — без передыху и не одо леешь. Вспомнила Груня, о чем записывала на последних страницах. Стре лой кинулась за дневником, чтоб выхватить из отцовых жестких пальцев свои бессонные девичьи тайны. Пальцы увернулись. Махнула раскрывшейся обложкой тетрадь, как крылом. — Ах ть 1 ... — выкрикнул Прокоп Матвеич нечистое гнусное слово. Зинаида Федоровна бросилась к дочери — заслонить, уберечь, но поздно. В Груниных глазах полыхнуло темное пламя, рассыпалось. Л я зг нули сухо зубы. Комната рванулась в сторону, круто запрокинулась, и гу стая ночь хлынула, накрыла все: и маму с протянутыми руками, и пере дернутое оскалом бешеное лицо отца. Первое, что она почувствовала, выбираясь из тьмы, это что-то соле ное, тяжелое во рту. Второе — бежит, извиваясь, холодная струя по лбу. Это мама лила воду из чайника на голову. В ушах шумело, как ветер в тополе, и сквозь шум пробился голос матери: — Доченька, милая... очнись... V Поздний вечер. Отец куда-то ушел. Они вдвоем в доме. Губы у Груни опухли. Они рассечены изнутри зубами. Во рту все, как чужое. В голове при каждом резком движении всплескивается боль. Может быть, это лучше, что так случилось. Теперь Груня знает, что старая жизнь кончена. Будет что-то новое. Удивительно, что нет страха. Прежде, когда отец бил ее, она забивалась в угол, руки дрожали маля рийной дрожью, и эта дрожь пронизала все тело, мир угасал, оставались одни лишь потемки страха. Слабыми и жалкими бывали тогда ее мысли. Она призывала бога пожалеть ее. Но сегодня она не чувствовала себя ни одинокой, ни жалкой. Там, в городе у нее есть Игорь. Есть подруги и товарищи, славные ребята, кото рые этим летом узнали и полюбили ее. Вспомнилось собрание там, на поляне под соснами. Ребята выдвинули ее кандидатуру для колхозной доски почета. Теперь ее фотография помещена среди фотографий загоре лых доярок, рядом с широким усатым лицом колхозного кузнеца. Нет, она не одинока. Пусть предостерегающе внимательно смотрят святые с потрескавшихся икон. Груня уже решилась. Теперь она не будет надеяться на бога. Он ведь никогда ни в чем не помог ей. Д а разве одну ее он кинул на произвол судьбы? Он всегда оставался равнодушным, ни когда не протянул руки ни одному гибнущему.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2