Сибирские огни, 1961, № 3
/ лапкой за оброненной пуговицей. «И эта рыжая»,— подумалось девушке. — Гм ,— деланно усмехнулся отец. — Так-то уж и нечего? Здесь все свои. Не скромничай. Выкладывай. И внезапно угрожающе, почти до крика возвысил голос: — Нечего выкладывать? Как любил он эти внезапные, поражающие переходы от вкрадчивой ядовитости к взрыву грубости. Мать спокойно смотрела на отца с таким выражением, как будто хо тела сказать: «Ну, ну, посмотрим, что дальше скажешь». А он распалял себя уже нарочно, уже не спрашивал, а вопрошал, гремел гневно: — Нечего говорить? Нечего? А ежели носом ткну? Тогда куда де нешься? Вскочил, шаркнул стулом, шагнул крупно, увесисто в спальню. По явился опять с Груниным рокзаком. Дернул застежки, ловкой цепкой ру кой живо нащупал что-то в драгоценном для Груни ворохе. — А это что? В руке его фотография — светлый остров, ветер любовно треплет куд ри кустов, бьет невысокая волна, выбегает, посмеиваясь на пологий берег. Игорь в трусах. Рядом она — Груня, в купальничке (мать сшила его тай ком от отц а ). Оба облитые солнцем, шоколадные. Взявшись за руки, хо хочут. Отец сунул матери фотографию в лицо, как плеснул. Та даж е отпря нула. — Видела такую? Красавица нагая-разнагая — это дочь твоя. И мальчишка-сопляк тут же. Нравится? Изорвал, искромсал тонкий картон на мелкие ломтики, кинул их на стол. Возбужденный, взбудораженный, заговорил вдохновенно: — Д а ты мыслишь, Аграфена, что творишь? Что отца родного бес просветно позоришь? А купальник кто шил? Губы матери чуть тронула слабая усмешка. Прокоп Матвеич протопал по комнате из угла в угол, взмахнул рука ми, потрясая чем-то невидимым в воздухе. — Д а поймите же вы обе, наконец, кто я теперь, на какую высоту поставлен. Это вам не «Кожмех» какой-то задрипанный, не за тенью. Нынче я на виду, как на колокольне, и со всех сторон на меня взоры уст ремлены. Вся судьба моя каждую минуту на паутиночке дрожит. Шаг ступи неверный — и вниз по ступенькам. И не я один. Вы обе под непре станным вниманием. Может быть, уже завистники под меня подкоп ведут? А где другое такое место найдешь? Где? Вам-то не о чем голову ломать. Пожрали, да на бок. А я ночи не сплю, последнее здоровье ломаю, и вы же мне поперек дороги преграждаетесь. Аграфена, стыд потеряв, почти на гишом на фотографию снимается. Забывает про всякую скромность де вическую. Завтра, глядишь, в комсомол запишется... На секунду умолк, переводя дыхание. Не часто случалось ему дер жать столь длинные речи, но сегодня ему нравилось слышать свой голос, изобличать, корить непокорных. Неожиданно раздался голос матери: — На себя бы посмотрел.— Груня вздрогнула. Вот оно, начинается. Стремительно оглянулась. Мать сидела, выпрямившись, на щеках ее го рели цветами яркие пятна, глаза впивались взглядом в отца с непонятным вызовом. — Что сказала? — спросил он с тихим недоумением, словно не веря своему слуху. — Не тебе говорить о стыде, — сказала мать еще звончее, еще дер зостнее. Дернулись у Прокопа Матвеича руки, чтоб метнуться к ней, но
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2