Сибирские огни, 1961, № 3

снежок. Жутко, душно стало Прокопу Матвеичу — стегнул остервенело лошадь, повалился в сани. Метель переждал, но доброй поры не наступило. Надеялся он, что не спр ¿ятся большевики с пятилеткой, снова обернутся лицом к частнику. Нет, не сбылось. Стал притаенно выделывать кожи на дому, однако во­ время учуял — опасно. Нет смысла рисковать. Поступил счетоводом на кожевенный склад. Потихоньку продвигался, дополз до заведующего. Н а ­ щупал нужных людей, осторожно обделывал мелкие делишки. Очень мел­ кие, грошовые, скорее от скуки, чем для выгоды. Так и жил, как в дремо­ те, досадуя, что опоздал родиться. Эх, Лет бы на сорок раньше. Позевы­ вал, приглядывался, пока не обнаружил чуть не под ногами золотую жи ­ лу, едва лишь распочатую. Осенило его в церкви. Будто пелену с глаз скинули. Глянул и увидел деньги. Кругом деньги. Деньги капали горячими слезами воска со свечей, блестели в золотом шитье риз, шуршали шорохом коленопреклонения. Они носились в воздухе вокруг аналоя, как комары во время покоса. Протя­ ни руку — и вот они, тут. Не красть потными от страха руками, когда серд­ це бьется, как попавшая в мышеловку мышь, а просто брать. Брать спо­ койно, законно. Прошел год, другой, третий, пока познал все пружины и рычаги хит­ рого церковного механизма, накопил благочестия во внешности, усвоил обращение с людьми духовного звания. Наконец, сбылось долгожданное— на двадцатке избрали старостой. Душа взыграла, будто обеими ногами ступил в землю обетованную. Завел четыре сберкнижечки, но жить ста­ рался затененно, чтоб никому не колоть глаза. Правда, уставала душа от согбенного положения. Иной раз за буты­ лочкой, когда собеседники, как колеса немазаной телеги, не слушая друг друга, скрипели каждый о своей горести, просыпалось в нем нечто арти­ стическое. Душа стремилась ввысь, не терпелось ей швырнуть оттуда осо­ ловелым собутыльникам нежданное признание, поразить их, удивить — крикнуть хвастливо: — Хватит вам. Что вы видели? Чего натерпелись? Задницы о печки пообожгли? Я вот помыкался, так помыкался. Помесил грязь дорожную, вьюгами чуть не до смерти забаюкан бывал. Из петли тугой умудрился червяком выползти — в больнице мертвый паспорточек сумел за сто цел­ ковых у пьяницы-фельдшера приобресть. Был Деревягин, а стал Ракитин. А с невинного Ракитина какой спрос? Бороденку вырастил, выхолил, что за цветком добрым ходил, только лишь не поливал ее. Очками обзавелся. Спервоначала с оконными стеклышками. Мать подымись из могилы — сы­ на родного не признала бы. Крикнуть хотелось, поразить, чтоб прониклись почтением. Ан, нет. Шалишь. Старого воробья на мякине не проведешь. Сопел, но помалкивал. Как-то нечаянно приглянулась рыжая Стеша. Защемило стареющее сердце тоской — зачем не встретил ее прежде? С такой бабой ох какие де ­ ла можно было бы заворачивать. Не то что Зинаида — теперешняя. Болез­ ная, слабосильная. Д а и первая была такая же робкая, богом обиженная. Стеша им не чета. Настырная, зеленоглазая, как кошка, и тоже с коготоч- ками, причем с преострыми. Пахнуло от нее на Прокопа Матвеича чем-то своим, далеким, уже полузабытым — деревней, которая ему была люба, деревней самогонной, с бубенцами, драчливой и похабной. Нравилась ему Стешкина плутоватость, быстрый ум, смех грудной, призывный, как ржанье молодой кобылицы, и, вместе с тем, притворная простота. Любила говорить она: — Куда нам... Мы люди темные. А сама молочком поторговывала лишь для блезиру. Умела незримо и ловко творить дела базарные — купить дешево, продать втридорога.