Сибирские огни, 1961, № 3

нять эту плиту, освободиться от тяжелого взгляда икон, от духоты низких комнат, от утробного стона борова. Выйти на свет, к людям, к свободной работе вместе со всеми. Помнилось: они стояли на лесной дороге. Солнце уже зашло. По зем­ ле стелился холодный, сырой сумрак. По этой дороге Игорь должен был уйти в деревню, а Груня — свернуть по тропинке в лагерь. Он спросил о том, о чем миллионы миллионов молодых людей всех времен и народов спрашивали друг друга: — Завтра увидимся? О, как ей не хотелось уходить. Каждый раз за короткое, быстротечное время их свиданий как будто невидимые стебли хмеля успевали соединить их, привить их друг к другу. Расставаясь, приходилось обрывать что-то живое, сладкое. Он сделал движение к ней, и невесть откуда налетевший ветер преда­ тельски подтолкнул ее навстречу его рукам. Он не поцеловал, а только не­ умело коснулся своими губами ее'губ. Ночью она, таясь от всех, вышла на цыпочках из палатки. На берегу было пустынно. Невидимая в темноте река текла где-то далеко, внизу. Слы­ шался ее плеск на перекате. Мелко шелестели хвоей сосны. В небе непро­ глядно шли тучи. Ветер облепил девушку тонким платьем. Хотелось запеть громко, чтобы голос пронесся над водой, над спящим островом. В горячей ложбинке на груди золотой крестик недовольно шевельнул холодными лапками. Груня брезгливо вздрогнула: словно кузнечик попал за ворот. Вернулась в город, уже чужая дому, как гостья. И сразу кинулась в душу грязь, непростимая, дикая, тысячелетняя... 111 Не спал и Прокоп Матвеич. На сердце было тревожно, как во время ледохода, когда мятежная полая вода подбиралась к дамбе, шуршали со зловещим перезвоном льдины. Не вода — сама жизнь подкрадывалась к дому в Глухом переулке. Долгие годы молча и упорно оборонялся Прокоп Матвеич от нее, а она настигала, приближалась, приникала любопытным взглядом к щелям ста­ вень. Подобно вешним льдам, она таранила ту дамбу, которую возвел он вокруг своего существования. Показная благочестивость, высокий забор, покорность жены и дочери ограждали островок его жизни. Но из года в год все сильнее сюда прорывалась жизнь. То дочь вернется из школы с блестящими глазами, то появится фининспектор и подозрительным взгля­ дом присосется к безголовому манекену в спальне, то вечно бессловесная жена непонятно затоскует по чужой и ненужной работе. Мучило, изводило неотступное, как тень, ощущение непрочности бы­ тия. Не о смерти думал он. Телом крепок был и палочку носил в руке лишь для солидности. Страшился он, хлынет жизнь и смоет все собранное, созданное. Так уже было. В далеком двадцать шестом году унаследовал он от своего чахоточного богомольного папаши кожевенный заводишко не­ вдалеке от Омска. Помнил, как круто, по-молодому, двинул дело вперед и как ему не дали «развернуться». Заводишко через несколько лет нацио­ нализировали. В ледяную безлунную ночь прокрался он на чердак и под­ палил дубовое корье, а затем, барахлишко свое на сани швырнув, умчался в степь, без дороги, кинув навечно молодую жену на сносях — где ему было с таким хвостом таскаться — самому бы как-нибудь переждать не­ погодь лютую. Верстах в двух остановился, оглянулся. Вслед ему гля­ дело оранжевое мигающее зарево. Встревоженное око его затягивал тихий 72