Сибирские огни, 1961, № 3
как один. Чудесно было ощущать ивовую гибкость тела, крепкие удары сердца и соломенные лучики солнца на прищуренных ресницах. Весело было сбегать в шароварах и голубой майке к реке. Тапочки, сырые от росы, холодили пальцы. Сквозь тонкую подошву бугрился каж дый камушек крутой тропинки. Кем-то неосторожно отпущенная ветка черемухи осыпала лицо острыми брызгами. Умывались, стоя на больших камнях, окруженные бегущей рекой. Вы хватывали ладонями горсти воды и кидали их в смеющиеся лица. Пле чи обжигала крапивная свежесть утра. По воде тончайшей вуалькой сте лился, растекался, бежал туман. Возвращались к палаткам, где горький древний дымок костра пома хивал синей веточкой, манил к себе. Шли на работу полевой дорогой. В ее пыли поблескивали перламут ровые следы тракторных гусениц. По обочинам лежали, вздымая корни к небу, выкорчеванные березы. Вот скользнула в траве темная змея. Ее уби ли, кинули в муравейник. Шли дальше и пели песню о журавлях. Как это изумительно хорошо ощущать, что твой голос, подобно живому ручью, сливается с потоком других голосов, и голоса товарищей трепещут у тебя под сердцем. Пололи свеклу, окучивали картофель и тут неожиданно обнаружи лось, что Груня работает лучше и быстрее других. Ей нравилось рабо тать. Едучий пот заливал глаза, липла ко лбу прядь волос, досадно теку щая из-под косынки, нудно болела спина от усталости, но все это были пустяки. Груня впервые в жизни почувствовала здесь, на поле, что она чем-то не хуже, а лучше других. Она разгибалась только затем, чтобы со скрытой гордостью оглянуться на отставших товарищей. Необычайно приятно было потом протянуть на матраце, набитом сеном, свое усталое, опаленное солнцем, тело, слушать, как снаружи над яром шумят сосны, как туго бьют под ветром полости палатки, и проводить кончи ками пальцев по маленьким твердым мозолям на ладони. Вечерами уходили в лес, собирали крупную душистую землянику, еще таящую в себе тепло дневного солнца. Прежняя отчужденность, дикова- тость растаяли быстро, как ледяная градина в горячей от работы руке. Груня сама не заметила, как стала такой же, как все, загорелой, подвиж ной, смешливой. Однажды к ним в лагерь пришел студент-топограф, который приехал на практику. Одет он был в свежепоглаженную тенниску, грудь перечер кивал тонкий ремешок фотоаппарата. Лицо смутно знакомое, где-то близ ко виденное. Сероглазый, с пшеничными волосами. Может быть, это тот самый, который тогда так сочувственно грустно спросил: «Что с вами?» Груня не решалась напомнить ему. Пусть лучше так и останется смутная сладость ожидания — может быть, сам узнает? И странно — из всех лагерных девчат он заметил только одну — то ненькую, легкую, как травинка, с глазами цвета очень крепкого чая. Звали его Игорем. С ним было легко и хорошо. Как славно он умел рассказывать. О Маяковском Игорь говорил с такой любовью, как если бы он был его братом; объяснял Груне устройство атомных электростан ций, с увлечением говорил об устройстве полупроводниковых приборов, раскрывал чудеса, таящиеся в пластических массах. Игорь! Он рассказывал о звездах так, словно успел уже побывать в космосе. Далекое небо становилось близким. Беседа прыгала с одной те мы на другую, как воробей по веткам. Перед Груней словно раздвигались запыленные шторы, лица ее ка сался воздух большого мира. В эти дни она почувствовала живую округ лость земного шара, который до того представляла только картонным, разлинованным меридианами и широтами, стоящим на столе учителя.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2