Сибирские огни, 1961, № 3
— Макеты даж е приемлемые. Ну-с, пойдем начинать турнир. — Это не турнир,— сухо возразил Савельев,— это творческое сорев нование, если хотите, дискуссия. Антипинский улыбнулся: — Моська лает на слона — это дискуссией называется. Входя в просторный кабинет редактора, каждый осматривал сидяще го в кресле полного мужчину. Гость заметил: — На таких совещаниях, очевидно, не часто бывают посторонние. — К сожалению,— подтвердил редактор. — Секретарь партийной организации завода капитального ремонта Кожевников,— отрекомендовал гостя Сергей Константинович...— Что ж, начнем, пожалуй,— сказал он.— Мы не успели размножить очерки и дать их прочесть. Но, думается, каждый сумеет высказать свои впечатления по сле чтения вслух. Кому первое слово? — В армии начинают с младших,— отозвался Петяриков. — Последуем армейским обычаям. Пожалуйста, товарищ Данилин. Обостренный взгляд Данилина скользнул по лицам товарищей. Рав нодушных не было. Лишь одно лицо оставалось непроницаемым. Правда, и в нем будто вспыхнуло выражение тревоги. Вспыхнуло — и тотчас же погасло. «Может, только померещилось,— подумал Леонид.— А если и нет, значит, тревожится за него, не за меня же. Она же... его невеста». На какую-то секунду это обидно нарядное слово заслонило все остальное. А Вера — спроси ее — и сама бы не смогла сказать, за кого она волно валась. Но спокойной не могла быть. Вначале Леонид читал почти механически. Однако вскоре все посто роннее отошло, вытесненное Петром, Иваном Руденко и другими членами бригады. Леонид рассказал об этих славных рабочих ребятах, но в центре •очерка оказалась чудесная чистая девушка, в которой непосредственность и наивность соединялись с самыми высокими требованиями к жизни. Очерк •так и назывался «Обида Марийки». Почти ни у кого в цехе не вызывало протеста то преимущественное по ложение, в котором незаметно оказалась бригада Руденко. А вот рабочую совесть Марийки оно возмутило. И это тем более примечательно, что пре имущества распространялись и на Марийку. . В очерке можно было заметить литературные просчеты. Но это не бы ли элементарные недостатки начального варианта «Трудного хлеба». Очерк не грешил растянутостью и повторениями. Очевидно, урок Петяри- кова пошел автору на пользу. До конца чтения Леонид не поборол волнения. Голос перехватывало, бумага дрожала в руках. В кабинете было тихо. Лишь изредка коротко шуршал чей-нибудь ка рандаш. Никто не спугнул тишину, и когда Леорид окончил. Сергей Кон стантинович собирался было предоставить слово Костерину, но его опере дил Петяриков. Он подошел к Леониду и пожал ему руку. — Обсуждать еще рано,— улыбнулся Громов. — Но поздравить уже можно,— вставил Савельев. — Осип Иванович, слушаем вас ,—‘ сказал Сергей Константинович. В отличие от Леонида Костерин был совершенно спокоен. Он даже улыбался, вежливо и чуть извиняясь: дескать, простите, если ничего вы дающегося вам не преподнесу. Как говорится — чем богаты... Начинался очерк как будто издалека — с разговора об искусстве. Рабочие вышли из кино. Фильм их не удовлетворил. Он был серый, бес крылый. Разговорились о героях, о подвигах, о том, что их, очевидно, труд но найти и показать в мирное время.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2