Сибирские огни, 1961, № 3

даже в самые героические и величест­ венные времена обыкновенное остается обыкновенным, только, разумеется, с но­ вым качественным содержанием. Так было и так, по-видимому, будет. Тот же факт, что мы сейчас все чаще и чаще сопоставляем обыкновенное и не­ обыкновенное, пытаемся то отделить, то соединить эти понятия, связано, вероят­ но, с тем, что жизнь нашего общества приобрела значительно большую зависи­ мость от усилий и труда обыкновенных людей, совершающих обыкновенные в наше время дела. Они строят дома, выра­ щивают хлеб, добывают уголь, они же осваивают космические пространства и борются за мир. В обществе, основанном на коллективных началах, неизмеримо повысилась роль отдельной личности. Поэтому проникновение в сферу каждо­ дневной жизни обыкновенных людей, в их душевное состояние, в их характе­ ры ■— явление в нашем искусстве зако­ номерное. Интерес читателя к рассказам И. Лав­ рова объясняется не тем только, что чи­ татель оценил умение начинавшего авто­ ра рисовать картинки, похожие на дейст­ вительность, не за удачные детали и де­ тальки, хотя они и имеют значение в ху­ дожественном произведении, а за чело­ вечность взгляда писателя на жизнь, за человечность его таланта, полного вни­ мания ко всему обыкновенному, естест­ венному, простому. Могут сказать: это и есть «сомнитель­ ной ценности абстрактный гуманизм». Не берусь спорить о степени ценности абстрактного гуманизма. Допускаю, что он никакой цены не имеет, а вот с истол­ кователями смысла и направленности не­ которых произведений И. Лаврова мне поспорить хочется. Герои первых рассказов И. Лаврова чащ^ ви.го люди самых заурядных про­ фессий и ничего особенного, а тем более героического они не совершают. Они про­ сто живут — любят и радуются, стра­ дают и разочаровываются, испытывают одиночество, ссорятся или судятся, бо­ леют и умирают. Самое же замечатель­ ное — и в этом я полностью согласен с Марком Щегловым,— «в фактах и собы­ тиях, внешне подчас непримечательных, даже заурядных, автор обычно умеет разведать внутреннюю поэзию, содержа­ тельность и важность»1. Можно ли отказать писателю в праве изображать именно таких людей? Мож­ но ли требовать от него изображения лишь характеров исключительных, герои­ ческих, активных? По-моему, нельзя. Потому что не в этом главное, а в том, какой смысл, какой идейный накал несут с собою те или иные характеры, изобра­ женные писателем. При этом следует по­ мнить и о том постоянном процессе «пре­ 1 М. Щеглов. Литературно-критические статьи. М., «Сов. писатель», 1958, стр. 354. вращения» безусловно обыкновенного ек безусловно героическое, неприметного » обыденного в значительное и яркое. Когда в рассказе «Ночные сторожа» критик не видит ничего примечательного' и утверждает, что читатель в конечном счете остается наедине с человеком, «опустошенным, разбитым, без прошло­ го и будущего», приходится лишь недо­ умевать, почему так невнимательно про­ читан этот рассказ. Ночной сторож Ефим, можно сказать,, уже прожил свою жизнь без радости, труда и борьбы, без радости любви. Он ожесточился, замкнулся, огрубел. Все вызывало в нем раздражение — и ласка, нелюбимой жены, и мягкая красота ночи в охраняемом им саду, и целующиеся па­ рочки молодых людей, которых он не­ щадно и грубо выгонял из облюбован­ ных ими уединенных мест. И случилось, что этот нелюдимый и: ожесточившийся человек полюбил. На. склоне своих лет, слишком поздно, но он полюбил впервые простую русскую жен­ щину сторожиху Варвару. Узнаем мы об> этом не из прямых признаний Ефима, а из тщательно и тонко проанализированных писателем чувств героя, чувства «тоски», «непонятного беспокойства» и в то же- время какой-то, пока не осознанной им. наполненности и радости. Ефиму вдруг открылось нечто новое, ранее неведомое,, с другим, необыкновенным освещением: мира, с другими красками и звуками. «Уже за полночь, и свет в парке вы­ ключили. Тихи белые заросли. Ясно за­ звенела гитара. Едва слышно запела де­ вушка: «Что стоишь, качаясь...» Песня журчит то с вершин дубов, то- со склона обрыва из густых сосенок, а порой чудится, что это через дорожку звенят белые ветви яблонь. В песне тре­ пещет что-то его, Ефимово, что не под­ дается словам и разуму, но сердцу оно понятно... Неожиданно подходит Варвара, заго­ варивает, и на душе становится легче, веселее. Никуда больше не хочется' идти». Здесь все на месте — и «журчащая песня», и «звенящие ветви яблонь», и «что-то», «что не поддается словам и ра­ зуму». Писатель создал вполне опреде­ ленное настроение, передал п р а в д у " чувств, их трогающую неповторимость и у этого угрюмого человека. Далее мы узнаем о том, как Ефим и. Варвара вместе охраняют парк, ухажи­ вают за ним, в летние тихие ночи расска­ зывают друг другу о себе и, наконец, на­ всегда расстаются. Но за всем этим про­ стым и обыденным стоят люди со своими характерами, с особым душевным скла­ дом, с любопытными для нашего времени; взаимоотношениями обнаруживается со­ всем не ничтожный смысл рассказа. При анализе любого художественного^ произведения нельзя не учитывать всей: его образной системы. Трудно, например»