Сибирские огни, 1961, № 3

даже мысли вечные, а человек — нет. Вот они, бывшие люди, густо столпившиеся, словно робея перед вечностью всего, жалко смотрят крестами на мир. Ужасно грустно. Не хочется думать о тебе, но само собой думается. Хочется, чтобы все, что связано с тобой, было вечным, а тут — свидетели обратного. День за днем, день за днем. Год за годом, год за годом... Торопиться брать веселье? Глупо. То­ ропиться любить? Еще глупее. Пробовал делать то и другое, но результат один — разочарование. Ясно: надо красиво жить. А красота в чем? В постоянстве, уме­ ренности, в любимом деле, через которое имеешь надежду шагнуть в вечность. А надежда эта, может быть, никогда и не сбудется. Не хочется думать о тебе, но само собой думается, хотя бывшие' люди кре­ стами смотрят из темноты. 10. V. 11—20 вечера. Два желания: спать и пойти прогуляться. Последнее берет верх, и я лениво вталкиваю ноги в туфли и, не застегивая, бреду. По листьям в палисадниках стучит дождь, а на голову почему-то падают редкие капли и очень мелкие. Деревня засыпает. Тяжело вздыхают во дворах коровы, подчер­ кивая этим самым картину по-трудовому прожитого дня. На пригорке в конце улицы светится огнями клуб. Мне ужасно хочется потанцевать. Кружатся «штук» двадцать девчат. Осматриваюсь, и желание танцевать пропадает. Сажусь на ска­ мейку. Все смотрят на меня, как на нечто необычное. Теперь мне хочется хоть с кем-нибудь поболтать. Отвожу одну в сторону, заговариваю. Но вокруг собираются остальные и слушают, о чем я говорю. Понимаешь? Вот тактичность! Слушают и смотрят на ту, с кем говорю, с восхищением, как на избранную. Отхожу в другой угол — опять все вокруг и слушают. При такой обстановке только лекции читать о морали, чего делать в данный момент у меня не было ни малейшего желания. Словом, «поболтал». Почему-то тебя представил в белом платье, нежную, милую. Только ты для меня желанная. 11. V. 9—30 утра. Перечитывал между делом одну старую книжонку, про­ никнутую больше чувствами, чем мыслями, и почему-то подумал: если ты мне из­ менишь, то это будет твоя самая большая и самая- глупейшая ошибка из серии тех, которые ты уже наделала, и из тех, которые ты еще сделаешь. У тебя нет и не предвидится любимого занятия, которое тебя бы как-то поглощало вместе с твоими грустными мыслями, неизменно возникающими у каждого. Следовательно, тебя будет гнать небольшой ветерок, любая маленькая зыбь для тебя будет штор­ мом. Значит, тебе нужен столб. Но столб не тот, за который можно только дер­ жаться (т. е. деньги и новые башмаки), а тот, в который можно было бы и погру­ зиться. А не так-то много столбов с большими душами, способными погружать в себя кого-либо. Изменю ли я тебе? Лгать не буду — не знаю. Да, пока не знаю. Ты не глу­ пая, понимаешь: на пути сотни тысяч глаз... Не знаю. А узнаю — скажу. Когда узнаю? Ну, примерно через полгода, а мо­ жет быть, раньше, может быть — позднее. Во всяком случае, мне надо убедить­ ся, что ты для меня лучше всех и, безусловно (это убийственная откровенность), в обратном: что я для тебя лучше всех. 12. V. 10—40 утра. Листья цветов, что на окне, колышутся, колышутся. Не все, а только нижние, крупные. В избе — никого. На улице прошел дождь, блестят лужи, небо давит на окно тяжелыми тучами. Колышутся листья, за ними я почему-то вижу тебя, не всю, а глаза, губы, которые как бы ни закрывались, между ними остается щелка. Колышутся листья, за ними глаза и губы... 13. V. 10 часов вечера. Я тебя ненавижу, понимаешь, ненавижу!!! И только ли тебя? Всех, всех ненавижу!!! И тех, кто бродит под окном, и тех, которые за­ чем-то возникают в голове, и тех, которые визжат по радио. Я готов всем сво­ рачивать скулы! Вот уже около десяти часов не могу решить задачу из