Сибирские огни, 1961, № 2

Только много месяцев спустя Леонид подробно узнал, как случилось, что его «Трудный хлеб» оказался в газете. Приехав после неприятного разговора с Савельевым домой, Алек­ сандр Игнатьевич Петяриков неторопливо переоделся в пижаму и ушел в свой сад. Внешне он, как всегда, был безмятежно спокоен. Но и жена, и вскоре пришедший из школы сын по каким-то своим, неуловимым тре­ вожным признакам почувствовали, что Александр Игнатьевич основатель­ но не в духе. И действительно, не больше как через полчаса глава семейства воз­ вратился из сада и, не глядя в глаза жене, несколько смущенно и от этого грубовато заявил: — Ты бы, мать, приготовила что-нибудь, ну, сама знаешь, погорячее. В семье Петярикова больше всего боялись этих, как будто безобид­ ных слов. За ними почти неотвратимо следовал жестокий недельный, а то и десятидневный запой, обращение к знакомому врачу за бюллетенем, не­ приятное объяснение с редактором или в партийном бюро. И ворчанье, и слезы, и ласковые уговоры — все женские средства пе­ репробовала Наталья Степановна. С годами она смирилась. Искала оправ­ дания мужу. Так сложилась жизнь, «довели человека». И в то же вре­ мя всегда корила себя, всегда была неспокойна. Все делала для того, что­ бы Александр Игнатьевич пил только дома. Посторонние не должны ви­ деть его смешным, беспомощным, разглагольствующим. ...Наталья Степановна, подавляя вздох, быстро направилась к холо­ дильнику. На столе появился графин с водкой, две бутылки боржома, овощной салат, тонко нарезанная ветчина, черный хлеб — закуска, сви­ детельствующая о неприхотливых вкусах хозяина дома. Александр Игнатьевич достал из буфета сверкавшую гранями вы­ сокую рюмку, предназначенную, судя по объему, для более легких напит­ ков. Налил ее до краев, обильно смазал кусочек ветчины горчицей и за ­ думчиво произнес: «Начнем, пожалуй». Это была фраза, с которой Петя­ риков, по собственному определению, всегда отправлялся в далекое пла­ вание. За ней в строгом порядке должны были следовать другие. — Крепка, чертяка. И зачем только ее пьют, — говорил Александр Игнатьевич после первой рюмки.— Тринк, — подбадривал он себя перед второй, неизвестно почему прибегая для этого к немецкому языку. А бе­ рясь за третью: «О господи, не прими за водку, прими за лекарство, не прими за пьянку, прими за лечение. Изыди, нечистая сила, останься еди­ ный спирт». Домашние знали все эти поговорки наизусть. Но Наталья Степановна всякий раз сторожко прислушивалась к каждому слову, к каждому дви­ жению мужа и неслышно шептала: — Опять сам себя забавляет. Допекли, значит, довели человека до последнего. Изрядно проспиртовавшись, Александр Игнатьевич начинал рас­ суждать: — Вот ты все время говоришь—не пей, не пей. Ворчишь и ворчишь,— обращался он к молчавшей и большей частью даже отсутствовавшей жене.— А почему не пить... Ну, почему не пить? После небольшой паузы Петяриков апеллировал к упомянутому в спо­ ре с Савельевым Омару Хайяму: — Помнишь, что говорил Хайям: «Мы гости в этом мире. Самое прекрасное — мозг мудреца и бюст красавицы — все превратится в глину». Помнишь: