Сибирские огни, 1961, № 2

и. мотяшов „Идущему мир широко открыт“ I Человеку, впервые попадающему в Забайкалье, скромная, неброская краса этого края раскрывается не сразу. Пона­ чалу и приземистые синеющие сопки ка­ жутся неинтересными, и тайга на них вроде не тайга, а так — какие-то кусти­ ки да чахлые деревца, и степь слишком пустынная, знойная, пыльная... И надо подняться в горы, пройти пешком по сте­ пи, грудью раздвигая буйные травяные волны, пересечь на пароме либо на лод­ ке хоть одну из многоводных, стреми­ тельных, удивительно чистых рек, чтобы разглядеть все вблизи, восхититься и полюбить. Стихи забайкальского поэта Николая Савостина напоминают его родину. Ли­ шенные показного блеска, необыкновен­ ных метафор, затейливых сравнений, ди­ ковинных рифм, они привлекают не вдруг. Тем более, что излюбленные жан­ ры и формы поэта подчеркнуто тради- ционны: сонет, четверостишие, повесть в стихах. Но подобно тому, как в Забай­ калье брошенный не из окна вагона или городской гостиницы взгляд различает и лиловую кипень весеннего багульника, и брошенный в летнюю степь фейерверк алых и сиреневых саранок, золотых ли­ лий, огненных маков, пестрых «венери­ ных башмачков», — подобно этому, вни­ мательно вчитываясь в стихи Н. Саво­ стина, обнаруживаешь за простотой и не­ притязательностью скромных на вид строк золотые крупицы истинной поэзии, четкие следы незаурядного и своеобраз­ ного дарования. Самое главное, что привлекает в сти­ хах Н. Савостина, — м ы с л ь . Мысль беспокойная, ищущая. Мысль, по-своему понятая и высказанная. Мысль важная и плодотворная. Сколько встретил дорог и тропинок в тайге я! А ведь кто-то в них первым оставил свой след. Кто-то первым прошел эту глушь, не робея. И за это кукушками только воспет. Как и в жизни, законы таежные строги. Как и в жизни, здесь правильный путь — не любой. Здесь, ходи не ходи, не родиться дороге, Коль никто по следам не пойдет за тобой. Обычное, примелькавшееся жизненное явление — тропинка в тайге — дает тол­ чок раздумьям поэта. И так в результа­ те рождается образная, поэтически вы­ раженная мысль о правомерности и целе­ сообразности лишь того пути, по которо­ му за тобой пойдут и другие. Заставляет поэта задуматься и древнее изваяние Будды, стоящего на берегу прорытого в степи канала. В степи скалу поставил кто-то. Изображающую Будду. Соль, как от высохшего пота. Белеет пятнами повсюду. И с удивленьем смотрит идол. Как воды в степь идут каналом. Он Чингис-хана, может, видел. Но воду... Воду не видал он. Сравнение солончаков со следами вы­ сохшего пота вызывает в представлении читателя образ степи, иссушенной зноем, измученной жаждой. И это единствен­ ное, притом совершенно оправданное, даже необходимое употребление т р о п а . Оно подкрепляет исключительно простой, конкретный образ каменного Будды, впервые на своем долгом веку увидевше­ го пришедшую в степь воду. Изумленное каменное лицо идола убедительнее десят­ ков статей и информаций говорит о гран­ диозной необычайности совершаемых в нашей стране деяний. Каждое явление жизни людей и при­ роды, каждый факт, на которые падает взгляд автора, становятся носителями образной мысли о советских людях, о их борьбе, о строительстве нового мира.