Сибирские огни, 1961, № 2
— Что косой, тут сам Бочкин чуть не уплыл. Я бульдозером дорогу чистил у моста. Он тут был, да, видно, опоздал вернуться с перемычки. Смотрю, кто-то с шестом перебирается. Вот, думаю, отчаянная голова. Вода из-подо льда так и фон- танит, а он прет напропалую. Пригляделся. Ба , да это сам начстрой Бочкин.., — Э-эх, вот челове-ек! — А за ним еще двое увязались. Одного-то, прораба, Севенарда-младшего, сразу узнал по серой куртке, а второго не распознал. Тоже с жердями. И пры гают, толстый впереди, тонкие позади... — Да-а, челове-ек! Иначе бы Героя ему не присвоили. — Только спотыкаются. А мне-то с нагорья все видно. Прошли. А бук вально минут через пять, гляжу, назад чешут те двое: Севенард и тот, другой. Только на середину они, а перед ними и вокруг них так и пошел извилинами лед колоться. Я даже из бульдозера выпрыгнул, бегаю по берегу. Но чем поможешь? Ору: «Левее держите! Левее давайте!» А они вправо жмут. Там тоже лед немно го меньше полопался. Трещины пробежали, но не так. А вправо — дальше. Гля нул я чуть в сторону, а там уже льдина на льдину полезла. Ору: «Скорее, братцы! Спасайтесь скорее!» Не думал, что без происшествий выскочат. Только они. на бе рег, а Енисей так и закрутился... — А что же он, Бочкин-то, на вертолете бы. •— Наверно знал, что успеет и без вертолета. — Челове-ек! Вот дак рискует. Как на настоящем фронте! Худого, широкоскулого, пахнущего соляркой бульдозериста в десятый, а то и в двадцатый раз просят рассказать, как Бочкин с шестом в руках «жал» через Енисей за минуту до ледохода. А повар, молодой тихий парень, задерживает чер пак над тарелкой и, склонив голову в белом чепце, прислушивается. Из столовой я попутно захожу в промтоварный магазин. — Как кромсает, а! У нас на Урале не то. Еще бы чуть-чуть— и крышка перемычке. Мы, шоферы, поднажали. Жали без разбору. Ну, думаю, или моему мазику конец или еще что. Тысячу кубов скалы— самое малое—бросили. И это з а каких-то сорок минут. Соображаешь! — рассказывает обросший густой чер ной бородой мазист, вертя в пальцах пачку лезвий «луч». Узколицая беленькая продавщица перевалилась через прилавок и даже разинула рот — так усердно слушает. На улице старуха с коромыслом и порожними ведрами посвящает двух других старух, стоящих за плетнем в огороде, в то, что ее сын, электрик , первая рука на перемычке, что без него всем гиблое дело и что он вторые сутки дежурит без смены. — Все, милые мои, отстаивает, все отстаивает. Она-то вон какая, дурная, пошла. Света божьего не видать. А ин мильены туда торкнули. Как не отстаи вать. Сам начальник к нему с просьбой: ты, уж, дескать, помоги нам, мы сами-то не того... Везде и все говорят только о ледоходе, о перемычке. Ледоход и перемычка заняли умы и волнуют не только нас, непосредственных строителей, но и всех домохозяек, всех бабушек и дедушек, продавщиц и банщиц, поваров и медсе стер — всех, от малого до старого. В шестом часу вода начинает падать. Вечером я снова долго стою на пере мычке, мне снова кажется, что я плыву навстречу серому, искаженному Енисею, тесня лед и расталкивая его. Мне хочется испытаний, и я верю, что завтра эти испытания будут. Ведь ледоход-то продлится несколько дней. Второй день ледохода Утром Щербина первым выбегает из палатки и тотчас возвращается с разо чарованным видом. — Тю-у, — тянет он, выпятив губу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2