Сибирские огни, 1961, № 2
рекошенными от напряжения и натуги ртами. Под потолком на жердочках висели мокрые телогрейки, штаны, портянки, пахнущие потом и прелью. Тень от них па дала на спину Валерки, на лица парней. У Валерки волосы свисли на лоб. Он без рубахи, в красной майке, а сидящие на бревне парни вообще по пояс голые. Сре ди них оказались Желтобрюхов, Генка Видякин и Витя Подлипский. — Хе-э, пивуны! — восхитился Щербина, зачем-то ощупывая свой дряблый красный нос. Щербина оглянулся назад, поддернул штаны, прицелился лукавым сощуренным глазом на магнитофон, стоящий на широком чурбаке, переступил по рог и пристроился рядом с долговязым Желтобрюховым. Я ушел в палатку, не одобряя Валеркину затею, так как видел, что в сушил ку набилось полно народу из разных палаток и что теперь будут там реветь не весть до какого часа. От этого рева не упрячешься даже под одеялом, и просы паться мне теперь опять с больной головой. Утром я увидел, как многие ребята из нашей бригады перед уходом на ра боту торопливо ладили бандероли, запаковывая какие-то штучки, похожие на ко ротенькие рулончики. — Что это? — спросил я. — А лента со вчерашними песнями. Пусть дома послушают. Здорово? «Ишь, ты», — подумал я, соображая, как бы это ловко было, если бы мама послушала дома в хоре мой голос. Хотя у нас дома нет магнитофона, но это не бе да, она может сходить к соседям. Потер виски и пошел на работу. А вечером следом за сутулой спиной Щ ер бины я поплелся в сушилку. Скворцы прилетели — Э-эй, ты, на восток дыркой ставь, на восток! — А мы пойдем, ребята, теперь ловить скворца, чтобы посадить сюда. — Ха-а[ Ордер скворцу вручить. — А что, законно. Здесь, на берегу-то, всегда ветер. И скворцы не станут жить. Это точно. Если его не притащить. — Ну-у, как бы не так , — Желтобрюхов, пуще обычного раскрыв рот, заб рался на березу, широко расставил ноги на сучках, прикручивает проволокой скворечник. Все остальные повысыпали из палатки, задрали головы и стоят под березой, наблюдают. Ближе всех к березе, на пеньке — Щербина. Он энергично крутит рукой и кричит: — На восток, хлопци кажуть, гарнее! На восток! Скворечник — это его инициатива. В обед, когда мы шли в столовую, над нами, по направлению к лесу , пролетела стая черных птиц. — Ой, хлопци, сладимо им хатку! — сказал Щербина. — Прилитилы! — Точно, точно, точно, точно. Та-ля-ля, та -ля-ля ,— запел Желтобрюхов, вы кидывая длинные ноги.— Полетели, полетели, полетели... А потом они вдвоем шептались, смекая, как стащить на лесопилке обрез ную доску. Солнце, добросовестно поработавшее, тихо тонет в узком распадке. Верба занялась багрянцем, подпрыгивают под берегом на камнях вспененные потоки. — Законно, не станут жить ,— пугает Митек. Мне жалко стараний Щербины и Желтобрюхова, и хочется, чтобы скворцы непременно поселились у нас над палаткой. Утром, проснувшись, я вспоминаю о скворцах, выбегаю на улицу и не вижу ни скворечника, ни березы, ни даже своей палатки, которая должна быть за спиной,— вокруг белая трясущаяся масса, сви сающая с неба до земли. Холодные хлопья снега падают на голову, скользят по носу. Вот это да! Снова — зима. Я бегу на Енисей и, чтобы помыться в забереге, разгребаю хлюпкую кашу руками.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2