Сибирские огни, 1961, № 2

Дощатая дорога через Енисей вот-вот нарушится, она, уже трижды ремон­ тированная, провисла, и проскочить по ней можно лишь в высоких резиновых сапогах. Перед сменами и после смен люди бегут по ней, торопясь, чтобы не про­ гибать доски еще глубже, бегут1 полукилометровой вереницей. Старики одной рукой придерживают сердце, дышут открытым ртом, а нетерпеливой молодежи хочется их обогнать, но обгон строго запрещается. Через каждые сто метров на специальных дощатых площадках стоят дежурные. По ночам температура все еще опускается до минус двадцати градусов, и тогда влажный ветер становится колючим, и брызги веером летят из-под ног... и, застывая на одежде, делают ее в желтом свете луны похожей на кольчугу. Днем вдоль берегов и вокруг перемычки темнеют забереги, а посредине реки лед проседает все более, и голубоватый поток, рябясь от ветра, неукротимо ширится, набирает силу, готовый вот-вот вздыбить нашу дощатую дорогу и, закру ­ тив ее, унести невесть куда. * * * По окраске и особым значкам на кузовах и кабинах я научился распозна­ вать, где побывали автомашины, прежде чем попасть на Красноярскую. Многие из них со Сталинградской, Куйбышевской, Кременчугской, Новосибирской, Ир­ кутской. З а рулями сидят сталинградцы, куйбышевцы, кременчужане, новоси­ бирцы, иркутяне... В кабинах над лобовыми стеклами я вижу фотографии, с которых смотрят мечтательные, серьезные, насмешливые и наивные, вызывающие и покорные, нежные и дерзкие женские лица. Мне чаще всего случается переезжать с одного объекта на другой в кабине двенадцатитонного ЯЗА , где улыбается с большого портрета знакомая мне моло­ денькая актриса из Новосибирской оперетты. — Не женат? — спросил я. Застенчивый водитель покраснел, спрятав юркие глаза. — Да не успел еще. Идут, идут Сталинградские... Идут, идут Новосибирские... Идут, идут Куйбышевские... Идут, идут Иркутские... В перемычку валятся последние десятки тысяч кубометров бурой скалы ,- бетона... Выстоит ли? — Здравствуйте. Я поднимаю голову, никого не вижу перед собой, снова смотрю под ноги и медленно бреду. — Толя, здравствуйте. Я опять поднимаю голову, и опять — никого. Только в стороне у обледенев­ шей помойки стоят две женщины, закутанные платками так, что не видно ни рта, ни носа, с ломами в руках. Одна из них показывает на меня, что-то говорит под­ руге, потом машет рукавицей. — Не узнаете? А помните... Б а , да это та самая Лида, которая, приехав из-под Сталинграда, так торо­ пилась к своему милому, что даже забыла со мной попрощаться. От развороченной помойки пахнет гнилым, протухшим. Я стараюсь дышать носом и реже. На сапоги женщин налипли картофельные очистки, капустные листья. Лида, очевидно, ловит в моих глазах недоумение, опускает ресницы и,, потерянная, перебирает руками тяжелый лом.