Сибирские огни, 1961, № 2
вне всяких человеческих выводов и предположений, с ним всегда держи ухо остро, будь начеку, не особо доверяй логике. Вот он дохнул лишь чуть посильнее обыч ного под теплым апрельским солнцем — и все наши подсчеты полетели к чертовой матери. А сегодня еще только шестое число. Если не принять какие-то оперативные меры, то вторая и третья смены сего дня уже не выйдут на перемычку, а завтра вообще прекратятся работы на левом берегу. Нашей бригаде дается боевое задание: наладить пешеходную дорогу через реку. И вот мы плюхаемся почти по пояс в воде, перебрасывая с тороса на торос восьмиметровые толстые доски. Володя Бушков идет впереди и тычет перед собой жердью, проверяя крепость льда. Уже давно закатилось солнце, над Енисеем густеет мрак, и ветер становится совсем неласковым. Вторая смена не попала на перемычку, там осталась работать за нее первая смена. Мы торопимся управиться хотя бы к началу третьей смены. В желудках сперва подсасывало, тем более, что в столовую в обед почти никто из нас не ходил — провалялись на солнце,— но те перь уже никто не говорит о еде, движемся молча, расчетливо, экономя энергию и время. З а нами остается узкая дощатая лента, конец которой уже скрывается в тем ноте. Где берег? Это те вон огни! Я знаю, они обманчивы, до них втрое большее расстояние, чем кажется. Само собой думается о ревматизме, который начал у меня разви ваться с прошлого года, когда я простыл на охоте. Будет страшно ломить суставы, ноги перестанут слушаться... Я гоню эти грустные мысли, но они снова возвращаются. Где-то в подсознании зреет желание бросить эти доски и скорее бежать к тем манящим огонькам, бежать из этой сковывающей ледяной воды, из этой беззвездной ночи, от этих жутких мыслей... Но упрямо движусь в прямой шеренге, бросаю одну доску, возвращаюсь, беру другую и снова движусь. Метр за метром, метр за метром... Рядом со мной — Валерка. Когда он спотыкает ся, я успеваю поддержать его доску. Он сутулится и с каждым заходом бредет все медленнее. Загустевший мрак скрадывает его очертания, мне порой кажется, что он плывет, стоя на воде и гребя доской. З а спиной слышится простуженное по кашливание Петра. Когда я оглядываюсь, вижу его сосредоточенное, нагнутое вниз, продолговатое лицо с собранными в гармошку щеками, освещенное папирос кой, которую он держит в углу губ... Метр за метром... Это тоже в первый день оттепели. В первый день! А что будет дальше! Наутро мы, невыспавшиеся, бежим через Енисей г(о своей желтой, приятно пахнущей смолой пружинистой дороге, подгоняем друг друга, подпрыгивая, и ни кто не желает скрывать радости от сознания того, что эта дорога дело рук наших. А низко над берегом, торопясь и запыхавшись, гонится за нами розовое солн це, пробираясь через черный лес и расплескиваясь на сучках. Это солнце торопит ся принести нам тепло, весну и новые непредвиденные трудности, невероятно тя желые трудности, забирающие всю энергию наших душ и тел. Один по одному Я не сказал прежде, что Валентин Варенов и Петрович давно переведены в гараж ремонтировать автомашины. Пришел механик, спросил, есть ли в бригаде слесари-авторемонтники шестого разряда , посмотрел удостоверения Валентина и Петровича, сказал: — Такие молодцы нам в самый раз. С тех пор мы видим Валентина и Петровича лишь в столовой. Одежда их блестит от мазута , а дождевик у Петровича весь изъеден кислотой и скорее похож на своеобразную сетку, чем на дождевик. Несмотря на это, они держатся от нас на расстоянии и смотрят чуть свысока. У Петровича в разговоре слово «хренови
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2