Сибирские огни, 1961, № 2

и пусть ребята заселяют. Каково им в кабинах трястись в газу да и ночью... Сверх­ урочных не обещаю. Это надо через постройкой, а это волокита. Кто против? Кто против, может в пять часов проваливать домой отдыхать. А мы не устали, нам очень приятно по шестнадцать часов вкалывать... Так я говорю или не так? Приятно? — Две-то, оно, не так приятно,— острит Митек, и топор его повисает в воздухе.— Третью бы, начальник, смену прихватить, тогда бы вот настоящее удо­ вольствие было на душе. — Во! У тебя голова, как у Пушкина... ботинок,— прячет глаза Женька, а мы перестаем тюкать и хохочем. Митек ж е восхищенно качает головой, чуть сму­ щенный, прицеливается топором в край доски. — Два ноль! — кричит Сашка Кондратович. Бригадир больше не агитирует, он уже не сомневается, что никто не уйдет в пять часов домой. Минуту спустя, когда в работе накапливается прежний ритм, он сообщает: — В управлении прогрессивочку обещали подбросить. Так что не волнуй­ тесь, ребята. Нам дел тут еще дня на три. Построим две сушилки, кухню, посыпем кругом гравием, поставим телеграфные столбы... Да, на три дня, если вторую сме­ ну прихватывать. Днем, хотя и морозец, но солнце греет уже по-весеннему. Я думаю о том, что тело, разогретое за день, совсем не выдерживает двадцатиградусного мороза но­ чью. Это все равно, если из горячей ванны сунуться в ледяную. Невольно представ­ ляется, как будет монотонно шуметь хвоя сосны на берегу и с теплого неба пя­ литься равнодушная ко всему холодная луна, и по спине пробегает морозная дрожь! Первый день тепла Вы знаете, что такое первый день тепла? Нет, вы не знаете, что такое первый день тепла! — начал бы Гоголь.— Первый день тепла — это... Но я не Гоголь и рассказывать по-гоголевски не умею. Первый день тепла — это, в первую очередь, лужицы на дорогах. А чего только не вмещает в себя такая маленькая, грязная лужица! И телеграфный столб, и несущийся самосвал, и девчонку, впервые после долгой зимы надевшую легкую яркую косынку, и огромный серый валун , нависающий на краю скалы, и белый ствол березы, сбегающей со склона, и серый снег на этом склоне, и голубую безд­ ну неба, отчего и сама лужица кажется голубой и бездонной. Первый день тепла — это дополнительные струйки пота на спине, это пьяня­ щий воздух, от которого кружится голова и все тело берет ж ар к ая истома. Хочет­ ся упасть на разопревший, похожий на подмоченный сахар снег и лежать, долго­ долго лежать. Первый день тепла — это разбросанные по бревнам телогрейки и рукавицы, это нежная румяность на щеках мастера Верочки и какая-то ранее незнакомая гибкость в ее высокой, затянутой в лыжный костюм фигуре, это потемневшие го­ ры и Валеркины песни, бесконечные и монотонные, как краски апрельского пейзажа: Тара-ра, та-ра-ра Тара-тара, три-тир-тир... Первый день тепла — это новые выбоины в колеях, новые разговоры и споры в дощатых конторках. Где-то в вышине, в зелени хвои начал покачиваться звон­ кий колокольчик, за дорогой ему вторит другой. Но почему-то в песнях синиц я улавливаю больше грусти, чем радости, той радости, которая льется с голубого неба, звенит в капели, светится в глазах девчат... Но первый день тепла после суровой длинной зимы не только весенняя кра­ сота. После обеда к нам подкатывает трехтонка, из кабины выскакивает загнан­