Сибирские огни, 1961, № 1

А мы клянемся теперь каждый перед своей личной совестью. Совесть всег­ да с нами, единой минуты не находимся мы без ее присмотра. Совесть свою обмануть нельзя. Ее кара страшнее любой кары господа бога. Не станем, Марочка, попадать под ее беспощадные приговоры?» «Нет, нет, никогда! — ее увлекла, подчинила, подняла, словно бы на светлых крыльях, торжественность события, возвышенность тона Анато­ лия.— Нет, никогда! Клянусь совестью! Что и когда бы с кем из нас ни случилось, какая беда ни постигла бм любого из нас, ты, Толя, будешь моим мужем, я твоей женой, Елизавета Владимировна моей мамой, а я — ее дочерью». «Подписываюсь кровью, М арочка, под твоей клятвой», —уже слегка шутливо сказал Анатолий. Елизавета Владимировна перекрестилась. «А я по старинке, с именем господа,— как бы винясь, торопливо ск аза ­ ла о н а .— Перед детьми своими родители не клянутся. Так я уж просто, как мать, обниму вас обоих, поцелую, благословлю. Живите счастливо. И я — всегда возле вас». Было это сразу после их возвращения из загса , перед тем, как со­ браться за праздничным столом званым гостям. Семь лет тому назад... И вот теперь: — М арья Сергеевна, вода есть у нас? На реку, виновата, сегодня я не сходила. Это значит: ей хочется пить и хочется, чтобы М ария догадалась, пода­ ла кружку воды на печь. А слова насчет того, что на реку не сходила — пустые слова. Никогда она по воду не ходит. Куда ей с больными, дико хрустящими в суставах, негнущимися ногами ходить к реке, подниматься с ведрами по скользкой, и крутой тропинке! Слова по смыслу своему пу­ стые, но в них заложена тонкая отрава: ты, молодая, день весь с перыш­ ком в конторе сидишь, а вся тяж ел ая забота по дому л еж и т на мне, на не­ счастной, больной старухе. И действительно, железную печь топит она, иначе за день квартира промерзнет. Подметает пол. К приходу Марии готовит ужин. Не надо, не надо бы этого ничего! Но Елизавета Владимировна упрямо находит себе какую попало, хотя бы самую ненужную и мелкую работу, находит ее лишь для того, чтобы потом иметь право упрекнуть этим невестку. Спит на печи, хотя Мария десятки раз умоляла ее не делать этого, ставила в лучшем, са ­ мом теплом месте кровать для нее, застилала самым лучшим бельем. Осо­ бое удовольствие доставляет ей выставлять напоказ посторонним людям свою горькую долю. Ради этого, хозяйка собственного дома, она с охотой согласилась дать Фене уголок в квартире, теперь заботится, чтобы остался здесь жить и Цагеридзе. Говорят, под старость все становятся такими. Но все равно, неприятно ходить по чисто выметенному ею полу, противен ужин, приготовленный ею, крапивой обжигают тело чулки заштопанные... — Марья Сергеевна, вы слышите, я спрашивала вас? Глуша в себе закипевшую ярость, Баженова подает ей кружку с водой на печь. И быстро отступает, боясь, что в темноте Елизавета Владимиров­ на коснется ее руки своей. Сухой, неприятной рукой. Старуха подтягивается к краю печи, на ощупь шарит — «Ох!» — и кружка падает на пол. Тихое, раздраженное бормотанье. А вслух: — Виновата я, Марья Сергеевна, не нужно мне было вас утруждать. Набедила. Сейчас спущусь, подотру. Это месть за то, что Мария поставила кружку, не дождалась , когда Елизавета Владимировна возьмет в руки. О том, что темно и кружку мож ­ но было столкнуть и нечаянно, Баж енова даже не думает. Все в ней слов­ но твердеет, сжимается, она уж е не может сказать сейчас спокойно и весело: «Да ничего, мама, я сама подотру. Прости, пожалуйста. И воды