Сибирские огни, 1961, № 1

ребенка? А в этом главное, в этом — всё. И характер ее, и мысли о себе, о будущем, и отношения с Елизаветой Владимировной, которая для всех — «мать Баженовой». Бухгалтер Василий Петрович после Нового года ск а ­ зал: «Значит, опять платим бездетный налог? Может, замуж пора бы? Или справку бы от врача... Все-таки шесть процентов». Он ничего не знает, ему просто жаль ее «шести процентов», но заговорив о врачебной справке, он словно хлестнул ее по лицу. Взять справку! Ради «шести процентов»? Справку, как вывеску... Но почему ж е так долго не идет... Баженова д аж е остановила течение иысли, не решаясь сразу поставить в конце — Николай. Но все же поста­ вила. Твердо. С каким-то вызовом самой себе. Конечно, Николай будет прав, если вообще не вернется сюда. Что она ему объяснила сегодня одним коротким, вырвавшимся против воли словом «любовь»? И еще — этим не­ лепым намеком на происхождение шрама на шее. Зачем она это сделала? И что ему делать здесь, среди двух — Афина не в счет — среди двух непо­ нятных для него, злобных женщин? Афина спит спокойно. Она уж е не мечется по постели, не кричит во сне. Температура нормальная. Обмороженные пальцы заживают. На ще­ ках, возможно, на какое-то время останутся багровые рубцы. Лицом Феня не очень красивая, рубцы и еще отнимут у нее красоту. Но Николай по ве­ черам разговаривает главным образом с нею. Феню приходят проведывать с Ингута. Приходят и свои, читаутские парни. Ее все любят. Феня будет счастливой, д аж е если и не сойдут у нее с лица рубцы. А вот она, Мария Баженова, куда красивее этой маленькой девушки, но такого счастья, к а ­ кое впереди ждет Афину, и к какому сама она стремилась когда-то, ей уже не видать... Голос с печи: — Марья Сергеевна, свет бы, что ли, вы погасили. Заснуть никак не могу. Имейте же совесть. Как жук-короед живое дерево — сверлит ей душу этот голос. Э-эх, р а з ­ махнуться бы, д а грохнуть кулаком по столу и заорать, как бывает, орут, ругаются пьяные мужики! — Хорошо, мама, я погашу. Она погасила свет. Короткое молчание. И снова скрипучий голос с печи: — Придет. Куда он денется? Постыдились бы — сидеть, дожидаться. — Хорошо, мама, я лягу. Лечь, встать, убежать, провалиться под землю,— все что угодно, не слышать бы только этот скрипучий голос! ... А подумать — семь лет тому н азад они обнимались взволнованно, радостно, и она, Маруся Найденова, говорила Елизавете Владимировне: «У меня, кроме вас и Толика, на свете больше нет никого. Я не пом­ ню своей мамы. Позвольте мне называть вас-мамой — так и по обычаю народному полагается. Называть мамой и любить, как маму. Ведь я теперь стала тоже Баженовой и всегда, всегда буду для вас самой заботливой, любяЩей дочерью». Анатолий стоял рядом, щедро, широко улыбался. «Марочка, в семье не говорят друг другу вы. Правда , мама?» «Правда ,— подтвердила тогда Елизавета Владимировна.— Среди сво­ их «ты» — самое душевное слово. Доченька, милая, называй меня всегда только на «ть 1 ». «Так скрепим же наш вечный союз родственным поцелуем и обеща­ нием быть крепкой, единой семьей всегда, во всякой радости и в любом горе! — торжественно возгласил Анатолий.— В прежние времена люди в этом клялись перед богом. Такую клятву можно было нарушить, у бога в подчинении находились миллиарды живых существ, за всеми не уследишь.