Сибирские огни, 1961, № 1

узел на затылке собранные волосы. Открылась белая, в меру полная шея, и Цагеридзе увидел идущий от позвоночника к ключице глубокий, не очень старый шрам, словно от разреза ножом. — О-о!.. Д а вам, Мария, как-будто кто-то уже пробовал рубить го­ лову! — нечаянно вырвалось у Цагеридзе. И было это, словно новый удар ножом. Он поспешил извиниться: — Простите, пожалуйста. Но Баж енова уже стояла перед ним прямая, гордая. И хотя улыбка еще не совсем сбежала у нее с лица , влажно поблескивали редкие краси­ вые зубы,— глаза глядели холодно, отчужденно и с тем оттенком боли и тоски, который уже был знаком Ц агеридзе по первой встрече с Баженовой. — Д а . Пробовали,— с каким-то вызовом сказала она. — Кто? — опять против воли спросил Цагеридзе, по-прежнему не думая о том, что нельзя — грубо, бестактно расспрашивать молодую ж ен ­ щину о происхождении шрама на шее. — «Кто»? — переспросила Б аж енова .— Я сама .— Помолчала, глядя в бок, словно бы в едва различимую даль, и чуть слышно добавила: — Любовь... И на этом слове сразу оборвался их разговор. Баж енова постояла немного, все так же глядя вбок, и вышла. 10 Ц агеридзе в этот день 'задержался в конторе до самой глубокой ночи. Домой, точнее, на квартиру к Баженовой, ему идти не хотелось. Он не любил неясностей, недомолвок, а М ария и всё, что ее окружало , за исклю­ чением Фени, было сплошь неясным и в недомолвках. Домой... От «коте- жа», предложенного Василием Петровичем, он отказался . Лида не позво­ лила ему ночевать в кабинете. Б аж енова радушно сказала : «Да, пожалуй- •ста, живите пока у меня». Иного выхода не было. И он согласился, хотя в доме Баженовой оказался словно бы пассажиром поезда дальнего следо­ вания и поместился в купе, в котором, кроме него, едут три женщины — укладываясь спать, неловко при них раздеваться. У Баженовой с матерью были какие-то свои разговоры , понятные только им двоим. Их никогда не начинала Мария, она вздрагивала всякий раз, когда старуха скрипучим, ворчливым голосом ее окликала: «Марья Сергеевна...» Мария не начинала эти разговоры. Но заканчивала их обыч­ но только она, и заканчивала чащ е всего жестко, сухо. Цагеридзе чувствовал, как больно и тяжело Баженовой разговаривать с матерью при нем. Видимо, ей хотелось оставаться всегда спокойной, ровной и ласковой, как это было вне дома, но беспощадная воля старухи вытягивала из нее напоказ постороннему всю глухо скрытую злобность, которую по отношению к матери Цагеридзе уж никак не мог оправдать. А тут еще эта нечаянная откровенность: «Любовь», — вырвалось у нее, когда он поинтересовался происхождением шрама на ее шее... Нет, нет, не •надо ничего знать больше! «В личном листке обо мне н а ­ писано все...»,— в первый же вечер отрезала Б аж енова . И прекрасно. Он, Цагеридзе, любит открытую, светлую, а не вынужденную откровен­ ность. Вот Феня — совсем другое дело. Она вся на виду. Конечно, ей и лет поменьше, чем Баженовой, жизнь ничем не успела ее обидеть, но, кажется, случись с нею любая беда — Феня пойдет к людям , а не замкнет­ ся душой, как Мария. Обморозилась она очень сильно. Виной этому собст­ венная гордость, а -еще больше — чудаковатые парни с Ингута. Озлобить­ ся бы на этих молодцов! А Феня уже совсем по-дружески разговаривала с одним из них и сегодня с интересом справлялась — правда ли, что они