Сибирские огни, 1961, № 1

мороза и голода, нет ничего. Все серое. Д аж е солнце серое. Н а месте малинника, над сугробами, сухие метелки кипрея. ...Отец сейчас, наверно, объясняет матери, кто такой был Софокл, и хвалится: «А ты знаешь, Синочка, у нашей Афины определенно есть что- то такое... тяготение к музам. Она, в общем...» Мать радуется: вот какая у них способная дочь! Сама она любит читать только «истинную правду>, Горького, например. Про Софокла она тоже будет слушать, но с тихой улыбкой, дескать, что ж е ,— из песни слова не выкинешь. Она всегда тихо и застенчиво улыбается, когда слушает о чем-либо ей мало понятном или ненужном. Улыбается из уважения к тому, кто говорит. Они, наверно, сей­ час обедают и думают, что Феня еще вчера пришла на рейд, тоже обедает или переписывает контрольную работу о древних греках. ...«Эти», конечно, проснулись давно, острят и издеваются всячески над ночной гостьей, дурой-девкой, и жрут похлебку из копалухи. С хлебом! Топится чугунная печь. Топится печь... ...А варежки совершенно не греют! Куда бы, куда в тепло спрятать руки? Осталось ли где тепло, на всем белом свете? Перед Феней вздыбился гранитный утес. Ох, наконец-то! Последний. В нем — трещина, как раз такая, чтобы только втиснуться человеку. По ней летом поднимаются «врасклинку», упираются в одну стенку руками и ногами, а в другую — спиной. Так и всползают наверх. А наверху... Чуть- чуть подняться еще по откосу до перевала, и потом — до самого моста по лесу все вниз и вниз, не круто, идти легко, сами ноги бегут! Ей сразу стало веселее. Тут можно и поразмяться, поплясать, есть крохотный «пятачок». Но только что же это такое — тайгу совсем затягивает серый туман, уже во­ все не различимы деревья на противоположном склоне Каменной пади и д аж е елочки у ручья скорее можно только угадать, чем видеть. Скорее, скорее! Феня попрыгала немного, помолотила кулаками камень утеса, тепла не почувствовала, а только боль — и втиснулась в щель. Летом она здесь забиралась в четырнадцать коротких шажков. Но те­ перь ей связывал движения полушубок, а залубеневшие валенки соскаль­ зывали с камня. Чтобы потуже «расклиниться» в щели, нужно было силь­ нее упираться руками, но от этого сразу леденели пальцы, Феня пугалась, что их осушит и насквозь прохватит мороз, тогда уже не ототрешь, чуточку ослабляла нажим и — срывалась вниз, падала на мягкую подстилку из снега. Обойти бы этот утес? Можно. Но для этого надо спуститься почти до половины горы и потом пробиваться по другому распадку сквозь злую чащу из боярки, которая там сплелась и стала заслоном, как колючая про­ волока. Нет, нет, только тут! Каких-то четырнадцать мелких шажков по отвес­ ной стенке— и не подняться?! А ну-ка... А ну еще... И еще... Еще раз... Шесть, семь, восемь шагов... Свалилась опять!.. Ничего... Семь, восемь, девять... Снова сорвались валенки... Фу ты, как сердце колотится! П аль ­ цы — не пальцы, а грабли... Эх, были бы теплые руки!.. После того как Феня свалилась в десятый или двенадцатый раз, ее внезапно бросило в ж ар , но не в тот, которым пышет человек от избытка сил и энергии, а в тот, когда его охватывает уже смертельная усталость, все равно как огарок свечи — прежде чем погаснуть совсем, он д ает по­ следнюю вспышку самого высокого яркого пламени, Феня этого не созна­ вала , ей просто стало тепло, согрелись, наконец, даж е самые кончики паль­ цев, а на шее под платком она ощутила испарину. И хотя почему-то силь­ но задрожали колени, а губы горько обметало летучей сухостью, этой вспышки тепла, этого взметнувшегося огонька бодрости ей хватило как раз, чтобы выбраться наверх и, не останавливаясь ни на минуту, выбрести на самый гребень перевала.