Сибирские огни, 1961, № 1

умение художника реализовать ,свой за­ мысел сами собой подразумевались Г. Цуриковой в ее формуле. Надо уж очень плохо думать о критике, чтобы предположить, будто мастерство, реали­ зация замысла для него ничто. Что же касается заявления о великих людях, то в нем неприятно удивляет ка- кое-то непонятное пренебрежение: «об­ ширный список», «человечество накопи­ ло», «брать подряд всех»... Уместна ли здесь такая лексика? Ведь в этом «спис­ ке», надо думать, Н. Соколова видит и такие имена, как Спартак и Пушкин, Мо­ царт и Бруно, Толстой и Энгельс, не го­ воря уже о многих других... Эта лекси­ ка, этот тон особенно неприятны в общем контексте данного раздела статьи, ибо весь пафос Н. Соколовой устремлен здесь на то, чтобы доказать, как важно, как нужно уметь «портретировать» «слиз­ няка», «обывателя, который внушает нам отвращение». «Жизнь многообразна,— сообщает нам Н. Соколова,— писатель должен уметь изображать не только кра­ соту, но и уродство, не только сложную, богатую индивидуальность, но подчас и неотчетливую, неопределенную индиви­ дуальность, не только яркую, бурно про­ являющую себя личность, но и бесхарак­ терность, «характер наоборот». Конечно, все это надо уметь изобра­ жать, бесспорно, что изображение уродст­ ва может иметь воспитательное значение. Кто против этого спорит? С кем воюет, кого обвиняет Н. Соколова, когда пишет: «Но можно ли отрицать, что писатель вправе создать документальный портрет Марии Стюарт, как это сделал, скажем, Стефан Цвейг?» Разумеется, вправе. Ни­ кто же этого не отрицает! Никто не пы­ тается опровергнуть и тот факт, что жизнь многообразна. Мы против другого! Мы против равно­ го внимания к разным явлениям жизни: к «слизнякам» и к «орлам». Мы против того убеждения, что ныне, в дни нашего стремительного победного марша, в пору развернутого строительства коммунизма имеют одинаковую воспитательную силу, равную меру эмоционального воздейстг вия на современников, одну и ту же «по­ лезность» для общества как показ ни­ чтожной бесхарактерности или подлеца, так и яркой личности или благородного героя. А ведь именно это убеждение вид­ но у Н. Соколовой, в частности в таких ее словах: «...воспитательное значение может иметь изображение героя, кото­ рый вызывает у читателя восхищение («сделать жизнь с кого»), и изображе­ ние обывателя, который внушает нам от­ вращение... Воспитывать, скажем, лю­ бовь и уважение к труду писатель может двояко — с помощью благородного обра­ за кузнеца Джо (Ч. Диккенс, «Большие ожидания») и с помощью образа отвра­ тительного трутня Скимпола («Холодный дом»). И разве не говорит нам об одном и том же, только по-разному, не зовет к одной цели М. Горький тогда, когда во­ спевает Данко и когда анатомирует Клима Самгина?» Н. Соколова, как видим, не говорит прямо, что изображение явлений положи­ тельного ряда и отрицательного имеет одинаковое воспитательное значение. Но мы полагаем, что вправе заключить, что ее точка зрения именно такова. В этом убеждает настойчивость, с какой сопо­ ставляются положительные и отрицатель­ ные образы, и спокойная однотонность при этом сопоставлении, возможная лишь тогда, когда речь идет о вещах, в чем- то равноценных; наконец, — и это глав­ ное,— в этом убеждает сама исходная по­ зиция Н. Соколовой в ее споре против Г. Цуриковой. Какова же эта позиция? Как иомг ним, Н. Соколова считает неверным ут­ верждение, что художественный образ тем значительнее, чем значительнее вы­ веденная в нем личность. Вместо этого она заявляет: «Значительными должны быть мысли автора, значительным долж­ но быть его отношение к «портретируе­ мому», к эпохе, к общественной борь­ бе...— тогда и произведение может стать значительным, полновесным». Иначе го­ воря, все дело исключительно в самом авторе, в его личности, в его мыслях, в. его отношении, а отнюдь не в «портре­ тируемом», не в прообразе и, следова­ тельно, не в образе. «Портретируемый» может быть слизняком или орлом, Тер- ситом или Патроклом,— это безраз­ лично! Полностью игнорируя внешнее, объек­ тивное и все перенося в сферу внутрен­ него, субъективного, Н. Соколова, разу­ меется, не оригинальна, но, к сожале­ нию, и в наши дни не одинока. Так, критик В. Огнев недавно писал: «Не обращение к определенным сферам жизни спасает поэта от мелкотравчато- сти, а внутреннее обогащение личности, духовный рост ее, сам «укрупняющий» лирику». «Определенные сферы жизни» — это сферы гражданского, социального прояв­ ления человека. Разумеется, обращение поэта, вчера бывшего «мелкотравчатым» в своем творчестве, к этим сферам само по себе не спасает от мелкотравчатости. Бесспорно и то, что внутреннее обогаще­ ние личности, духовный рост ее — явле­ ние чрезвычайно отрадное, это необходи­ мое условие «укрупнения» лирики. Но нельзя разрывать, а тем более противо­ поставлять обращение в творчестве к «определенным сферам» и «укрупнение» творчества; недопустимо обогащение, рост личности писателя считать не толь­ ко необходимым, но и достаточным усло­ вием «укрупнения», как бы автомати­ чески («сам!») совершающим это «укруп­ нение» абсолютно независимо от того, к какой сфере жизни творчество обращено. Всегда, а в наше время особенно, на­ стоящая большая литература невозмож­