Сибирские огни, 1961, № 1
вламывался в них выше колен, а потом еще и падал , врастяжку. У Фени на валенках был тоже снежок, но только на самых носочках и чуточку — на пятках. Михаил неторопливо обмел всего себя веником — девушка буд то застыла все в той ж е вызывающей позе — и подошел к ней, хлестнул по ногам тяжелыми сосновыми ветками, сбивая с валенок комочки снега. Феня отпрыгнула так, словно она была босиком, а Михаил хлестнул ее крапивой. — Уйди! — сказала она угрожающе. Попятилась больше и наткнулась на угол стола, вцепилась в него руками. Михаил засмеялся. Снял шапку, стеганку, повесил их на гвоздь, стоя начал стаскивать с себя валенки. Из них посыпались плитки мокрого, спрессованного снега. Пошевелил красными, закоченевшими пальцами. — Она же еще и нос дерет! Нет, чтобы сказать спасибо. Зр я я уши на месте оставил ей.— Михаил перебросил веник Максиму, подсел к печ ке. — Займись-ка теперь ты, Макея, этой Федосьей, я свое дело сделал. Ведь на Каменную падь взяла прицел, дурища! Ночью, по скалам... Там и днем черт ногу сломит! Ну? Съесть меня, что ли, хочешь? Пригнув голову, исподлобья, Феня не спускала с Михаила ненавидя щих глаз. Волосы у нее распустились еще больше, надвинулись на глаза , и это цридавало девушке особенно суровый вид. Максим не узнавал ее, совсем не такая вошла она первый раз, когда Михаила дома не было, к а залось тогда, что вообще она не умеет и не может сердиться — веселая, беззаботная говорунья. А тут — гроза, туча тучей! И снова Максим з а путался в мыслях: вступаться ли теперь за нее, за такую? Ведь, по правде, на Михайловой месте и каждый сейчас наговорил бы ей всяких обидных слов. Ну кому и чего она доказала бы, замерзнув ночью где-нибудь в лесу? Однако надо понять и другое: все ж е девушка. Это они с Михаилом привыкли говорить друг другу напропалую любые грубости, считая их как раз за мужское достоинство. А, пожалуй, со стороны если послушать, так действительно... Максим тихонько опустил веник на пол, пяткой толкнул его под ск а мейку. Он гррел от стыда и не знал, что ему делать . А делать что-то дол жен был, видимо, только он, потому что Михаил спокойно и независимо сидел у печки, подбрасывал в гудящую топку мелкие щепочки и разминал покрасневшие пальцы ног совсем так, словно ничего и не случилось, будто в избе у них нет вообще никого ‘постороннего — пришел с охоты человек, прозяб и греется. — Д а вы не сердитесь,— поеживаясь, заговорил, наконец, Максим.— Ну мало ли что бывает. Это ж е все не от зла. Ну, у нас с Мишкой просто в привычке. Подумаешь: сказал — сказал. Всегда же от чистой души. А если не так — ну простите нас, Фенечка... — Федосья...— угрюмо поправила девушка. — Между прочим, я не прошу прощенья. Это ты, Макея, отметь,— не поворачиваясь от печки, сказал Михаил. И громко зевнул: — Ух, до чего меня на сон тянет! И набегался же я сегодня. Пожалуй, и до утра уже недалеко? Удастся ли поспать? Максим из-за спины показал ему кулак, а сам состроил ласковую улыбку, вложил в нее, какую мог, теплоту — только бы растопить лед в глазах девушки. — Разрешите, я помогу вам. Дайте сюда свой полушубок, Фенечка... — Федосья...— еще угрюмее повторила Феня. Но все же расстегнула тугие крючки и распахнула полушубок. На пол вывалился небольшой сверток, тот самый, который, уходя, она из-под по душки сунула себе за пазуху. Чтобы поднять его, они нагнулись оба одно временно, лбами не стукнулись, но Фенины волосы на миг окутали М акси
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2