Сибирские огни, 1961, № 1

бороться с болезнью и выдержать ог­ ромное напряжение военных лет. За вре­ мя войны он опубликовал три книги стихов, несколько сборников агитацион­ ных и сатирических произведений, сде­ лал свыше трехсот стихотворных тек­ стов для плакатов «Иркутских агит- окон». Он постоянно выезжал в воин­ ские части, выступал в рабочих и сту­ денческих аудиториях; много писал для газет действующей армии и военных ок­ ругов. ...В 1944 году, демобилизовавшись из армии, я вновь возвратился в Иркутск. Теплой июльской ночью мы гуляли с Ольхоном по площади Кирова. Перед вечером дождь, обрушившийся на город, оставил после себя большие светлые лу­ жи, в которых неподвижно стояла круг­ лая, ослепительно яркая луна. Он курил папиросу за папиросой, широко шагал через лужи и неторопливо, как бы раз­ думывая на ходу, говорил: — Война всегда проводит ощути­ мый в сознании рубеж — между тем, что было до нее и что стало после. Но, —он размахнулся и швырнул окурок,— для писателей Запада, героев их рома­ нов, нередко это «до» становится утра­ ченным раем, золотым сном, которым они грезят всю свою остальную жизнь. Перешагивая лужу, он попал в воду, помянул черта и усмехнулся: — Даже те лужи, в которые они оступались до войны, кажутся им необыкновенными, каких уже нет и не может быть больше. Понимаешь, за последнее время прочел несколько американских и английских военных рассказов... Опять Джек гово­ рит Биллу — какая хорошая жизнь бы­ ла до войны и как здорово работал он у себя на ферме, и что была у него чу­ десная такая девчонка, и что вот разобь­ ем бошей и он опять вернется к своей девчонке, и какой он был дурак, но те­ перь они обязательно поженятся, и все будет хорошо и прямо замечательно. — Ольхон выругался и яростно сплюнул:— Подумать только! А с кем идет война, за что идет война, за что погибли и гиб­ нут миллионы людей — ни слова! Или, так, между прочим... Черт знает что такое!.. — Где ты читал это? Он посмотрел на меня и снова возму­ щенно фыркнул: — Это я «Британского союзника» на­ читался до одури. Вот и полезло в голо­ ву. А вообще, знаешь, похоже. Пого­ ди, — быстро проговорил он, точно бо­ ясь, что я перебью его, — попадалось мне где-то и такое: молодой, австралий­ ский, не то английский художник дерет­ ся на войне храбро, здорово, но все ду­ мает, как вернется домой, закинет по­ дальше вещевой мешок, пошлет всех и вся к чертям собачьим и начнет писать свою картину с того самого места, где он остановился, когда его призвали в армию... С того самого места, — повто­ рил, задыхаясь, Ольхон, — весь мир ос­ тановился на том самом месте и после— ничего не было... Как тебе это нравит­ ся? — Совсем не нравится. Похоже на попытку оглупления читательского соз­ нания. — Вот, вот... Война идет не с фа­ шизмом, а так — вообще. Войн и рань ше-де было много. Кончится и эта. и все вернутся к своим прерванным делам... Я не провидец, нет, но, боюсь, опять появится после войны в Европе и Америке целая куча писак — уж они-то постараются помочь своим Джимам и Жакам забыть, что это была война... с фашизмом. И будут талдычить на все лады, что самое главное в жизни — за­ ниматься своими маленькими делиш­ ками... Он бросил недокуренную папиросу и заговорил громче: — Ты понимаешь, конечно, что я не имею в виду честных писателей Запада Они-то расскажут, какая это была вой­ на. Но, главное, мы, именно мы, долж ны написать такие книги о войне, кото­ рые потрясут человечество. Не ужаса ми войны, не страхом перед ней, нет! Слышишь, такие книги, что люди нач­ нут понимать: когда они вместе — они сильны и могут встать поперек всякой новой войны. Мы это давно поняли. На­ до, чтобы поняли и там. ...Незадолго до смерти он писал мне: «Ты спрашиваешь, не мало ли мне «воз­ дал Тарасенков?» (тогда в «Новом мире» появилась статья о творчестве Ольхо на— А. С.). Я далек от самовлюбленно­ сти... Теперь, после многих лет работы, мне многое стало ясно в себе, и еще больше в собратьях по перу. Суждены нам благие порывы, но не многое мы совершили. Я чуточку побольше сделал, потому что не жалел себя. Ты точно подметил, Что я работаю, как дьявол Но ведь в этом и только в этом, я вижу цель жития, этим и только этим я бо­ рюсь с моей страшной болезнью...» ...Он пал, как солдат в штыковой атаке — лицом вперед, сжимая в руках оружие. Он писал новую поэму, когда к столу подошла смерть. На полуслове оборвалась поэма, в последний раз уда­ рило и остановилось сердце. Это было очень больное сердце очень мужествен ного и талантливого человека. Он любил жизнь, людей, дело всей своей жизни— литературу, и ничто человеческое не было ему чуждо. Превыше всего на све­ те была для него родная страна, ей он отдал все, что мог...