Сибирские огни, 1961, № 1
пул тонкую самокрутку, зажег и жадно затянулся горьковатым дымом. Потом он встал, загреб в. охапку доху и медлен но пошел в сенн. Мы познакомились летом тридцать восьмого года. Редакция газеты, где я работал ответственным секретарем, го товила литературную страницу. Полоса была уже сверстана, но стихи решитель но не годились. Нужно было или заме нить их, или отложить полосу. Сижу в кабинете, ломаю голову: где брать стихи? Звоню в издательство: «что выходит нового?» Отвечают: «допечаты ваем тираж книги поэта Анатолия Ольхо- на «Большая Ангара». «В' продажу поступила? Ах, поступила...» Та-ак, зна чит, стихи уже не выдашь за неопубли кованные. На всякий случай прошу дать домашний адрес поэта. Разбитый редакционный фордик с шумом и треском, волоча за собой пыль ный шлейф, въезжает в горбатую, кри вую улочку. Оглушительно чихнув, с разбегу останавливается у небольшого дома. Маленькие оконца чисто промыты ми стеклами смотрят на улицу. Вхожу, кредставляюсь и быстро приступаю к делу. — Да, новые стихи есть, но будет ли газета их печатать? Ну, если будет, то гда, пожалуйста, — говорит Ольхон, по пыхивая трубкой. Обрадованный удачей, я ждал, что мне предложат одно-два, от силы три стихотворения, а здесь — на три сбор ника хватит! Отбираю несколько, осо бенно понравившихся стихотворений и облегченно вздыхаю: полоса выйдет, как задумана. ...Стихотворения Ольхона появились в газете. Поэт все чаще стал заходить в редакцию и вскоре сделался в ней сво им человеком. Он всегда откликался на наши просьбы: когда нужйо было — давал стихи, писал статьи, рецензии. Од на за другой в сибирских издательствах выходили его книги. К нему быстро пришла литературная известность, всю ду его печатали много и охотно, но он по-прежнему не терял связь с газетой. Он нежно, сыновней любовью любил Сибирь, прикипел к ней сердцем. Пожа луй, из всех сибирских был он самым сибирским поэтом. Северянин, с Волог ды, он и до приезда в Сибирь хорошо знал Крайний Север, бывал на побе режьях Белого и Баренцевого морей, бо роздил просторы Ледовитого океана, не раз пересекал стылую тундру. «Тунд ра» — так и назывался сборник его стихов, вышедший в Москве в 1928 го ду. И когда, два года спустя, он попал в Сибирь, ему не пришлось творчески перестраиваться, искать тем, мучитель но вживаться в сибирское бытие.. Од нажды я спросил его, почему он взял себе псевдоним «Ольхон», тем самым как бы начисто зачеркнув московского поэта Пестюхина. — Видишь ли, поначалу мне в Ир кутске жилось, скажем мягко, труднова то: и безденежно, и, как говорится, бес хлебно. Встретили меня здесь нельзя сказать, чтоб ласково. Мужик я, как ты знаешь, в литературных делах резкова тый —и нагрубить могу, и говорю, не стесняясь, что думаю. Поэтов здесь было много, а настоящих — мало... Короче говоря, разругались они со мной насмерть: вот, мол, прибыла столичная цаца учить нас... Ну, так вот: удрал я как-то от неустройства своего на Бай кал. Приплыл на остров Ольхон. Штор мило тогда... Послушай, чего я тебе так рассказываю — лучше я тебе стихи почи таю, и ты сразу поймешь, в чем дело. Он начал читать вполголоса, но и при глушенный бас его рокотал, рвался, ввысь. Пушечный, сдавленный гром, Наковален тягучий звон: Это байкальский шторм Рвется на остров Ольхон. Полчища пенистых грив. Взмылив крутой прибой, Камень водой напоив, Ревут боевой трубой. Ударь, ударь, ударь! Тверд и могуч Ольхон, Гранитом одета ярь Его четырех сторон # В* разбег, В набег, В разгон! Раскачивая волну, Обрушивай тысячи тонн На каменную вышину. Удар! Удар! Сильней! Рушится пеной прибой. Камень воды верней — Он принимает бой. Так бы и мне стоять — Грудью ветрам в упор, Темные волны мять, Славить седой простор. Твердость у камня взяв, Остров Ольхон, с тобой — Бурям преградой встав, Я принимаю бой. Могучий голос замер, растянув раз дельно слова последней строки. — Вот с той поры я — Ольхон, понял? А стихи эти, между прочим, на писаны еще в тридцать первом и до сих пор не напечатаны. :— Напечатают. — Да, теперь, да. Тогда в Сибири нет-нет да и встреча лись еще бывшие каторжане-уголовни- ки. Забившись по деревням, доживали свой век. Обычно неразговорчивые, они не любили рассказывать о былом. Но порой попадались старички, которые привычно, и не без охоты вспоминали
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2