Сибирские огни, 1961, № 1

ру, как проехать на другой конец ряжа по узким брусьям, то ломом подковыри­ вает камень, застрявший между брусьями, то поправляет оселком топор — попро­ сили об этом из другого звена. Если к нему подойдут с предложением, он выслу­ шает чрезвычайно внимательно, при этом задерет одно ухо шапки и смотрит себе под ноги. А вокруг грохот, крики... — Почему бетон остывший привез?! — Сам ты остывший! — Куда рулишь! Вместе с машиной влетишь в банку! — Пусть, прочнее ряж будет! Забетонированные банки Борис Фадин покрывает досками, засыпает опил­ ками, в щели вбивает металлические крючья и переплетает их алюминиевой про­ волокой, По этой проволоке будет пущен ток, чтобы бетон не замерз. Тут же кру­ тится с озабоченным лицом Маша — лаборантка, похожая на монголку. Она в ши­ роких штанах. В руках ее длинный, будто палка, градусник, она толкает его одним концом в бетон и морщит лоб, что-то подсчитывая. В ночную смену полагается получасовой перерыв на то, чтобы подкрепиться содержимым сумочек, узелков и свертков. Старичок в солдатском бушлате захва- ' тил с собой из дому по нашей просьбе ведро сырой картошки, и мы сидим вокруг костра, ковыряем золу палками, отыскиваем пахучие картофелины. — Ой, ты, язва! — Валерка Шумский морщится и ожесточенно трясет ру­ кой. Он вместо картошки схватил булыжник: такой же круглый. — Эй, куда ты соль рассыпал! — Соль вредная. Она воду в организме задерживает. Понял? — Матрос, как твое самочувствие? По Слизневскому морю давно плавал? —- пристает Видякин к Валерке. — У него еще ракушки не отряхнулись,— хохочет Скляренко. — Кому в карман углей красных положить? — Вот ему сыпь. Он замерз. Та-ля-ля, та-ля-ля,— радуется чему-то Володя Желтобрюхов. Забавный парень этот Володя Желтобрюхов. В дополнение к своей фамилии он носит желтый шарф и желтые рукавицы. Рост его — два метра, а лет ему лишь восемнадцать, он на два с половиной месяца младше Валерки. Рот у него всегда открытый, он будто не дышит, а глотает воздух. И всех выводит из терпения бес­ смысленной, ни к кому не обращенной болтовней (что видит, о том и говорит). — Помолчи, будь добрый, ты же хороший парень,— просят его. Он на полчаса замолкает, но дольше молчать не в силах, и поэтому все начи­ нается заново: — Облако летит, летит. А вон самолет! Ветер горы обдувает, та-ля-ля, та- ля-ля... Желтобрюхов удивляет нас своими толковыми предложениями относитель­ но того, как лучше прибить доску или с какой стороны удобнее ее отпилить, как ловчее подхватить брус, и мы в такие минуты прощаем ему его болтовню. Благо­ дарны мы ему и за то, что незаменим, когда поднимаем какую-нибудь тяжесть на большую высоту — он же при своей долговязости вон куда может дотянуться. Он приехал из какого-то пригородного совхоза, расположенного в семидесяти километрах отсюда, и в столовой всегда покупает по два первых. — Ему, ему сыпь!..— повторяет он и смеется. — Эй, эй, спалишь,— отпрыгивает Генка. — Что сгорит, то не сгниет,— успокаивает Сашка Кондратович и отпихи­ вает от себя Генку.— От тебя, друг, прет, как от тэжэ. Фу! От Генки действительно стало разить на работе одеколоном, и шарф он те­ перь не просто обматывает вокруг шеи, а завязывает ровным узлом под подбород­ ком, расправляя на груди кисти. Мы все недавно были невероятно удивлены, узнав, что Генка, презрительно относящийся к женщинам, восьмого марта пода­ рил часы тоненькой черноглазой медсестре из кессонного здравпункта. До этого