Сибирские огни, 1961, № 1

Мы набрасываем лопатами в металлические бадьи грунт, и бадьи на тросах поднимаются вверх. Через минуту они возвращаются порожними, и мы снова на­ полняем их. И так без конца.. Махая лопатой, забываешь о гнетущем ощущении, но стоит прерваться, как опять на тебя давит невидимая масса, давит физически и морально. Опять трудно дышать, и приходится вытягивать шею и выпячивать грудь, а в голове колотится черная картина с расплюснутыми и вышвырнутыми в реку кессонщиками. Я вспоминаю чумазого белозубого машиниста со шрамом на щеке. Когда мы поднимались по лестнице на площадку,, он смотрел на нас за­ ботливо, и ругался, что мы, по его мнению, слишком медленно ныряли в темную бочку. Мне почему-то захотелось по-братски обнять его, пропитанного соляркой, и сказать «спасибо». За что сказать? Не знаю. Может быть, за то, что я уверен в нем, в его добросовестности. Следовательно, все будет хорошо, и незачем беспо­ коиться. Жарко. Мы сбрасываем брезентовые пиджаки, телогрейки. Электрические лампочки светят тускло. В белом тумане они похожи на желтые пятна. Под нога­ ми хлюпает вода. — Переку-ур! — кричит кто-то, невидимый в тумане. В кессоне курить врач запрещает. Но все курят. Курят не все сразу, а груп­ пами, чтобы лебедка, вытягивающая кубовые бадьи, не стояла без дела. Юра в одной рубахе, сбросил шапку. Широкая лопата у него движется будто по кругу, движется с каким-то беспрерывным шелестом. Подденет, бросит, подденет, бросит — и все это в невероятно быстром темпе. Наклонится, припав на колено, развернется. Наклонится, развернется... С ним хорошо работать рядом. Когда уже прерывается дыхание и чувствуешь, что вот сейчас выпорхнет из груди сердце, посмотришь на Юру и не хочется отставать, откуда-то берутся силы, само собой выравнивается дыхание. В такие минуты я думаю о соревновании, о гени­ альности человека, который впервые обратил на него внимание. В людях всегда есть запас сил, порой неизвестный им самим. Найти эти силы как раз и помогает упорство впереди идущего. Бадьи ползут, ползут... Десятая... Пятнадцатая... Двадцатая... И в перерыве я спрашиваю Юру, подолом рубахи вытирающего обильный пот на лице: — Как там твой маленький братишка поживает? — О, здорово! — воодушевляется Юра, обрадованный тем, что я помню о его любимце.— Я ему автомобиль этот... детский самоходный обещал купить. Такой голубой, низенький, который сам ездит, как настоящий, только рулем крути и сиди чин чином. У меня тут, в кессоне, эти месяцы около двух тысяч получается. Вот и куплю. А сейчас, когда солнце, мы с ним ходим кататься на санках с берега... Лопата кружится по кругу, руки, как рычаги. Поддел, бросил, поддел, бро­ сил... Гравий хрустит под остриями лопат, хруст глухой, придавленный. Он запол­ нил всю коробку. Под давлением полагается работать не более четырех часов. Мы друг за другом лезем по двадцатиметровой лестнице, помещенной в узкой трубе, подпи­ раем один другого головами. На свежем воздухе такое ощущение, будто долго ехал в тряской машине, а от ушей к гортани прокатывается воздушный комок. Метет пурга, где-то в темноте ревут машины. Морозная ночь охватывает нас, мокрых, своими неласковыми объятиями. Однако все равно здесь лучше, чем там, внизу. Но надо — мы еще полезем под глубоководный Енисей, в туманную гнету­ щую коробку. Полезем десятки, сотни раз. Кстати, кессонные работы, вообще-то, запрещены в стране еще в прошлом году в связи с их вредностью. Но на Енисее, где ожидается грандиознейший ледоход, они возобновлены, ибо раздумывать о новых способах защиты перемычки уже поздно — в конце апреля могучая река, сжатая перемычкой, всколыхнется, изорвет свою зимнюю одежду. В теплушке, что на склоне верхового оголовка, расположен кессонный здрав­ пункт, там нас ждет дежурный врач, который внимательно нас осмотрит. 10. »Сибирские огни» № 1.