Сибирские огни, 1961, № 1
Розовая полоса на стене давно погасла, а на нижние стекла окна 5 гже набе гает еле заметная синева. Я думаю о севере, и у меня в голове северное сияние, которого я никогда не видел, перемежается почему-то с синевой глаз младшего коллектора, одетого в лыжные брюки и вприпрыжку бегущего к морю. Тоже мол чу, тоже сосредоточенно и с тоской смотрю в ложку. После ужина Аня уходит в поликлинику, в процедурный. Я оделся и стою у двери, скручивая ватманские листы и перетягивая их ниткой. Сашка зачем-то за сучивает рукава, наливает в таз воды и бросает в него мешковину и, припав на одно колено, начинает водить ею по крашеным, но уже облупившимся доскам. — Не на кого, брат, надеяться, хоть от работы и кони дохнут,— бросает он и, не поднимая головы, добавляет тихо, с внутренней теплотой: — Ей нагибаться нельзя. Поделает что согнувшись, ей хуже. Я раздеваюсь. Мы разрываем надвое мешковину. И Аня нас застает лазаю щими на четвереньках по мокрой комнате вчетвером. Света и Колюнька тоже где-то раздобыли тряпку и, кряхтя, таскают ее, тяжелую, помогая нам мыть пол, под- лазя, куда нам трудно добраться — под стол и кровати. Тебя, мое сьрдце, тревожная даль зовет Думал, что перестану уставать, привыкну. Жду второго дыхания, как ждет спортсмен, но оно не приходит. Устаю все сильнее с каждым днем. Или я после кессонов все еще не могу оправиться? Из кессонов нас перебросили в карьер вре менно, через неделю-полторы снова предстоит спускаться в гнетущую железобетон ную коробку. А пока — лунки. Сколько раз стукнешь за день ломом. Тысячу, две... десять тысяч? Ноют руки, суставы пальцев распухли, ломит поясницу, во всем теле какая-то вялость, в голове тупость от того, что постоянно смотришь в конусную вмятину в стылой земле под нависающим ломом. Как трудно дается хлеб! Как трудно сделать шаг к лучшей жизни! Я думаю, думаю и начинаю возмущаться, что в руках наших столь древний инструмент, ко торый вытягивает из нас жилы. Ведь существуют же бурильные станки «БМК», легкие и выгодные! Где они? Таким станком раз-два — и готов шурф под взрыв. Сегодня нас везет в Дивногорск машина с просторной будкой в кузове и си дениями, как в автобусе. В будке полумрак, я забился в угол и дремлю, безразлич но слушая разговор, смех. Забота у нас простая, Забота наша такая : Ж ила бы страна родная, И нету других забот, — запевает вдруг Коля Смелко, бригадир комсомольско-молодежной брига ды. Мое воображение само собой рисует долговязую сутулую фигуру этого парня, недавно снявшего сержантские погоны. У Коли красивая белозубая улыбка и клюющая походка — это, очевидно, от того, что голова его, устремленная вперед в своих думах, постоянно опережает ноги, хотя они у него и очень длинные, как у журавля. И снег, и ветер, И звезд ночной полет. Тебя, мое сердце, В тревожную д а л ь зовет, — всплескивает в будке многоголосый, молодой, сильный разлив. Машина валится на поворотах, кто-то хватается за мою шею, за кого-то хва таюсь я. Пока я ходить умею, Пока я глядеть умею, Пока я дыш ать умею, Я буду идти вперед!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2