Сибирские огни, 1961, № 1
ожиданными, не относящимися к делу мыслями. Подойдет к кому-нибудь, серьез ный и задумчивый, округлит и без того круглые глаза и огорошит: — Вот ты долбишь здесь кессон. Да? А скажи, когда классиков играют, по чему многие выключают радио? Да? Или: — Вот ты говоришь, что твоя шапка теплая, на меху. Да? А скажи... Поче му Насреддин не выучил своего осла читать библию? Да? Генка отслужил в армии, и никто не знает, откуда он, потому что, о какой бы местности ни заговорили, выясняется, что Генка там уже бывал. — Ты мне брось финтить! — набрасывается Володя.— Тащи бюллетень, иначе рапорт напишу. — Вот те и раз,— обижается Генка.— Я ему серьезно, а он думает... Ду мает, что я шучу. Не будь милиционером. — Ты не чифиру ли хватил? — подскакивает Валерка Шумский. — Иди ты. — А то я одного знаю, он как хватит чифиру. так у него так же ум за ра зум запрыгивает. — Не суйся. Чудный сегодня день: тихо, тепло. Как-то и солнечно и морочно. Морок сме няет солнце, солнце сменяет морок, и через каждую минуту, не чаще, на твою ла донь ложится крохотная, похожая на пушинку, снежинка, нивесть откуда слетев шая — с неба или с кряжистого кедра, одиноко стоящего на пригорке в ста метрах от опушки. День такой первый в феврале. В пятнадцатиминутные перекуры никто не спешит в теплушку. Неужели ко нец морозам? Неужели больше не надо хвататься за нос, щеки, подбородок? Мы безо всякой причины смеемся, щуримся на солнце. Володя Бушков задрал у шап ки уши вверх, разопрел от многочисленных одежек и больше не пристает к Генке. А Петро пугает: дескать, в марте еще «завернет». Приятно хоть на пятнадцать минут растянуться на солнечном откосе карьера, где мы выбираем двухметровые «рукава» под взрывы. Гравийный откос поблески вает разными цветами. Интересно расположена порода — несколькими десятка ми слоев: круглая галька одним слоем, угловатая — вторым слоем, песок — осо бым слоем, крупные булыжины —• еще слой и так далее. По булыжинам стук нешь ломом, они не сдвинутся с места. Круглый мелкий галечник ткнешь пальцем, он сыплется. В нем-то мы и стараемся делать рукава — в этом слое на глубине двух-трех метров можно с одной лопатой прорыть стометровый тоннель. Сколько сот, а, может, и тысяч лет потребовалось Енисею для того, чтобы набросать эти слои, это поле! Возможно, вон та полуистлевшая короткая кость, отыскавшаяся на пятиметровой глубине, входила в позвоночник какого-нибудь ихтиозавра или мамонта, убитого нашим доисторическим предком. •— Это да-а! — изумляется Сашка Кондратович. В одной руке он держит кость, а в другой — большую, похожую на ядро, булыжину, и вслух размышляет: — Когда-то тут была теплая сторона. Енисей был, как море, а по берегам его росли пальмы и виноград. На лужайке щипал малину и виноград пещерный мед ведь. Из-за пальмы выскочил человек, ударил медведя по голове охромным кам нем. Медведь издох и пошел на пищу человеку, потом через несколько лет умер человек и тоже пошел на пищу, его съел брат убитого медведя. Прошло много ты сяч лет, и вот в моих руках эта кость медведя и тот камень, которым был убит тот медведь. Нет только следов человека... — Вместо него ты,— смеется- Валерка. Гальки разных цветов: темно- и светло-зеленые, коричневые, желтые, белые, розовые,- черные, красные, серые, бурые... Круглые, продолговатые, плиточками, треугольными кусочками... Я люблю рассматривать эти удивительные, тщательно обработанные водой, ветром и временем камешки, иабираю полную горсть и под кидываю, пересыпаю из ладони в ладонь. Примечаю: это же любит делать и Воло-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2