Сибирские огни, 1961, № 1

— Ура-а-а-а! — орет Валерка, налегая всей грудью на рукоятку, как бы строча из ручного пулемета, и веером летят из-под пики во все стороны искры и мелкая галька. У других молотки то чихают, то шипят, а у него ничего. Если же молоток начнет хлопать, в корпусе что-то заест, то Валерка просто перевернет «го, стукнет легонько раза два рукояткой о землю — и молоток снова исправно выбивает трель. Слышим глухую дробь за стеной. Кто это там? Уж не Кондратович ли чего выдумал? Звуки все отчетливее и отчетливее. Вон уж посыпалась порода, свер­ кает под стеной кессона лезвие пики. — Э-эй, помогайте разрабатывать оттуда! Голос Кондратовича! Никто из нас почему-то не спрашивает, зачем разрабатывать. Валерка уже перетаскивает свой инструмент, волоча за собой изгибающийся черной змеей шланг. — Ура-а-а-а! — опять надрывается он, изображая из себя пулеметчика, атакующего мерзлый грунт. Две острые, стальные, бьющие одна снаружи, другая изнутри, пики пере­ крестно, «кинжальным огнем» взяли в оборот мерзлоту, и вскоре в дыре поя­ вился длинный валенок, подшитый автопокрышкой, потом сунулся носок другого, затем валенки исчезли и их место занял какой-то белый шар. Шар повернулся в одну сторону, в другую, оскалился: — Дураков работа любит. Кондратович протиснулся в кессон, весь заиндевевший. Так заиндеветь мож­ но только очень вспотев. — Для чего ты продолбил-то? — спрашиваем. — Как для чего? Сюда сподручнее выбрасывать лопатой, раз — и тама. С •одной перекидки. — Верно, — поддерживает знающий Петрович и достает кисет. — Погрей­ ся, Сашок, дымком. Энта хреновина горло чистит. Кондратович сбрасывает ставшие железными застывшие рукавицы и тянет­ ся растопыренными пальцами к кисету. — Работа не волк, — говорит он равнодушно. А я почему-то думаю: далеко не каждый человек проявляет себя сразу и •ой, как вредно делать о человеке поспешные выводы! Часа через три мы идем в теплушку перекусить. Луна еще не взошла, где-то за рекой лопаются от мороза деревья. Я приме­ чаю: когда небо ночью ясное и на нем звезды, то горы на обоих берегах кажутся черными, словно громадные вороха сажи, а ниже, у подножья, лес похож на рас­ сыпанный пепел. В теплушке компания корреспондентов московского радио донимает нашего неразговорчивого мастера одним и тем же вопросом: — Ну, ну, припомните, припомните. Что-нибудь героическое было? Что- нибудь сверх такого... В мороз так в пятидесятиградусный кто-нибудь особенно... ну, героическое? — Все у нас в мороз выходят, — тянет мастер и мнет рукав своей заско­ рузлой шубы. — Э, как вы нас не поймете. Всех-то не запишешь, нам чтобы один там был. — А у нас тут одному и делать нечего, по одному мы не работаем, — пояс­ няет мастер. Корреспонденты выходят из терпения: как непонятлив этот мастер! Петро­ вич догадывается, что им нужно, и толкает Кондратовича: — Вот о нем запишите. И мы не смеемся. Кондратович отхлебывает из кружки кипяток, жует хлеб и отмахивается: — Не болтай, чего в газетах не пишут. Корреспонденты решают записать на пленку рассказ мастера о людях и не­