Сибирские огни, 1961, № 1
капятилетнюю женщину, всеми уважаемого бригадира. Знать, трудное и ответст венное дело, суровые условия при обжигающих ветрах и морозах сближают, род нят, делают товарищами всех, и возраст тут уж не имеет никакого значения. Я держу лом, а Федя по нему бьет кувалдой. Он когда-то был кузнецом, и это I у него очень ловко получается. Я смотрю и перенимаю опыт. Борис скребет изо гнутой лопатой. Федя ударяет еще раз и опускает кувалду. Я подхватываю ее, начинаю ма хать, выдергивая руки, а Федя держит лом, другой рукой смахивая с бровей пот. Примечаю, если удар глухой, то отковырнется комок, если звонкий, то ничего не отковырнется,— лом угодил в большую гальку. Приметил и другое,— если разма хиваться не прямо, а описывать кувалдой круг, то устанешь не так быстро и не так сильно ломит кость правой руки между локтем и кистью. Норма — кубометр на звено. Раз двадцать хлопнешь, отковырнешь с ложку. — Переку-ур! Я сажусь в стороне на камень. Трогаю пальцем лоснящуюся, будто политую маслом булыжину, но тут же отдергиваю — она раскалена. Носится множество крохотных светлячков. Это обледеневшая пыль. Пыль скрипит на зубах и вяжет во рту, беспрерывно отплевываешься. В конце смены мы друг за дружкой по крючьям вылазим через дыру в по толке. Наверху нас подхватывает пронизывающий ветер, мы, будто ошпаренные, бестолково кружимся несколько мгновений, зажимаем руками лицо, задыхаемся, натыкаясь в темноте на загнутые концы арматуры. А снизу из отверстия все лезут и лезут. Вдали сверкают фонари автомашин. Мы, переругиваясь, нашариваем дере вянную лестницу и скоро оказываемся около отфыркивающегося грузовика. В ку зове дощатая будка с выломанной дверью. Мы едем в Дивногорск в дребезжащей будке, сжавшись в углу. Ни о чем не думается. Начинают деревянеть ноги. Кузов то уходит из-под нас, то подкидывает вверх. В дверях мотаются темнота, какие- то фонари, забураненные крыши бараков под фонарями, сосны, и опять темнота. Комната в общежитии не заперта. Не зажигая света, чтобы не потревожить спящих ребят, я раздеваюсь, смываю с лица пыль. Утром проснулся, не открывая глаз, услышал перелязг кувалд. Мне показа лось, что я в пыльной, давящей, настывшей железобетонной коробке. Но нет, это в тишине комнаты пощелкивал пар в батареях. Белые провода... — Сегодня надо двоим на улицу — отбрасывать от дыры,— объявляет Во лодя.— Кто пойдет? Я вспоминаю утреннее объявление по местному радио: «Внимание, внимание! Сегодня ввиду очень низкой температуры на работу можно не выходить. Внима ние, внимание... Будьте осторожны». Передергиваюсь, смотрю на узкий полукруг лый подкоп, над которым с той стороны кессона склонилась чернота ночи и жут кая стынь. — Я пойду,— отвечаю. — И я , — добавляет Юра Васильев, вскидывая лопату и пробуя ловкость ее черенка. — Через каждые пятнадцать минут будем меняться,— говорит Володя. — Через полчаса,— поправляет Юра. — Через полчаса,— бросаю я. Юра застенчивый, сероглазый, с продолговатым лицом, немного расширен ным книзу. Он еще совсем мальчишка, ему нет и девятнадцати лет, но сзади по хож на низкорослого крепыша-мужичка в своих толстых ватных брюках и серых пимах с голенищами выше колен. Он ни разу не брился, над верхней губой и на подбородке кучерявятся длинные редкие пушинки, которые на морозе мгновенно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2