Сибирские огни, 1961, № 1

еавливаюсь, упираюсь, на лом. А Шура все бьет, бьет, легко и красиво. Бес­ прерывно машут ломами другие женщины. Жара на спине сменилась резким озно­ бом, заскорузли рукавицы, будто электричеством дергает концы пальцев, ноги дрожат. .— Работничек, филонить пришел сюда, что ли, — отталкивает меня бурая, с потрескавшимися от мороза и ветра губами женщина. Меня окатывает злоба. Но Шура заступается за меня! : — Тетя Зина, что вы так. Человек с непривычки, вот и устал. Я с благодарностью смотрю на Шуру. Она меня понимает! Я всем существом потянулся к этой упрямой сильной девушке. Мне захоте­ лось узнать о ней все, поговорить, но нас вскоре перевели работать в кессон, и я только и успел узнать, что Шура приехала из Ярославля, от родителей, и здесь живет с сестрой. Не с с он Низкий железобетонный, с торчащими ржавыми штырями потолок давит всей своей немыслимо тяжелой массой. В нем круглое и единственное отверстие, куда входят крючья лестницы. Запрокинешь голову — и там, в темно-синей, почти чер­ ной бездне висит, стынет в пятидесятиградусном морозе крохотная тощая звез­ дочка. Блестит расплющенный конец шестигранного лома... По нему полуторапудо­ вой кувалдой — дзинь, дзинь, дзинь... Что такое кессон? О нем я прежде никогда не слышал. А здесь не только узнал, но и почувствовал всем своим существом. ; Это — железобетонная коробка без дна метров двадцать пять в длину и метров пятнадцать в ширину со скошенными углами. Весит ни много ни мало — около полутора тысяч тонн. Дном этой коробки служит перемычка, на которой она установлена. Кессоны монтируются на изгибе перемычки, где наибольшее те­ чение, чтобы не разрушило ее весенними водами и льдом. Наша задача — врыть эти полуторатысячетонные громады в гравий, опустить в воду и посадить еще мет­ ра на полтора-два в скальный грунт дна, затем через верхнее отверстие залить бетоном. И останутся эти штуки стоять там, принимая на себя тяжесть стихий­ ных напоров. Работаем по звеньям. Гравий когда-то был мокрый, теперь смерзся. Роем ямы, подкапываемся под стены кессона с тем, чтобы выбрасывать из него наружу грунт и таким образом постепенно, сантиметр за сантиметром, погружать коробку в толщу перемычки, садить на дно Енисея. Из-под лома летят искры. Гальки есть с горошину и с литровую банку, лысые, обжигающие руки морозом. Предстоит расковырять и выбросить многие сотни кубов. Где механизация? Неужели в век космических полетов самое подходящее и надежное — по лому кувалдой? Люди за несколько часов надышали столько, что сами тонут в белом пару, мельтешатся под тусклыми лампами сгорбленные фигуры, скрежещут лопаты. Здесь работают две бригады. Наше звено — Федя Катеранов, башкир из Уфы, красноярец Борис Семериков и я, новосибирец. Феде около сорока лет, лицо широкое, круглое, брови черные, густые, нависшие, смотрят с прищуром. Бори­ су — тридцать и шестьдесят. Если судить по морщинистому, изжеванному лицу— то шестьдесят, если же по шустрости — то тридцать. Он маленький, сухонький, с какими-то неоконченными чертами, жалкий, когда стоит, навалившись на лом и сдвинув со вспотевшего продолговатого синего лба шапку,— кажется ни на что не годен. Я приметил, что здесь, на стройке, всех называют по имени, независимо от возраста, совершенно забывая об отчестве и тем более о фамилии, которая, очевид­ но, только и значится, что у бухгалтера. Восемнадцатилетняя девушка кличет Са­ шей пятидесятилетнего бородача. А мальчишка зовет Феней, как и другие, соро­