Сибирские огни, 1961, № 1
— Прораб сказал: сегодня съактируем,— сообщает Володя.— Часов в девять подъедет автобус — по домам. Пятеро из нашей бригады живут не в Дивногорске, а тут, в Шумихе, в кило метре от перемычки. Им не нужно ждать никакого автобуса, но они почему-то продолжают сидеть, ворочаются, достают из карманов махорку, сигареты, пускают дымные кольца. От дыма щиплет глаза, першит в горле. Некурящий нарядчик го ворит: — Моя старуха полагает, что я купаюсь в табаке, не впускает меня в, ком нату, пока не разденусь в коридоре. От твоей, дескать, тужурки, как от табачной фабрики прет. * * * Если мороз превышает 40 градусов, то на улице разрешается не работать, составляется акт, рабочие расходятся по домам отдыхать. Такой день называется актированным. Мы не хотим ехать домой, и Володя снова бежит к прорабу. »: Все на верх перемычки, снимать верхний слой. Инструмент — ломы, клинья и кувалды,— по-командирски распоряжается Володя, появившись на пороге. ч В инструменталке мы долго гремим ломами, выбирая поострее, но все они тупые, забитые. Переругиваемся со стариком-инструменталыциком: почему редко точат ломы, почему их плохо закаливают? Худой, с заросшими впалыми щеками старичок хлопает слезящимися выцветшими глазами и смотрит на свой старый пим, словно определяя, продержится ли заплатка на носке еще день или не про держится. На перемычке ветер обжигает, его здесь ничто не задерживает, и мы как на пятачке. Лом звенит и дребезжит так, что даже осушает ладони. Снимаем верхнюю корку грунта, толщиной в 2 0— 30 сантиметров, счищаем слой снега, неизвестно Как оказавшийся под коркой. На этом участке будет продолжена отсыпка грунта, и ни в коем случае нельзя допускать, чтобы внутри перемычки остался снег. Ce pera Клименков, недавно возвратившийся из армии, еще не снявший солдатского бушлата, всегда всем интересующийся и мечтающий выучиться на прораба, слы шал от специалистов, а я от Сереги, что если снег останется в перемычке, то дело будет дрянь: он неминуемо станет таять, струйки талой воды начнут искать выхо да, образуют крошечные отверстия, по этим отверстиям будет поступать внутрь перемычки речная вода и постепенно размывать труды многих месяцев, многих сотен людей и машин... Поэтому мы старательно вонзаем ломы в мерзлоту, до оскомины на зубах скребем лопатами. — Смотрите друг на друга. Друг за другом смотрите. Чуть побелело где, Сразу трите снегом,— поучает Володя. Кто говорит, что при минус 43 нельзя работать? Черт возьми, что за ерунда! Мне совсем не холодно. Спина так же, как вчера и позавчера, вспотела и ладони в рукавицах влажные. Петро уже вонзил лом, поднял нижнюю губу, выпятил закуржевелый подбо родок и хлопает, как железом по железу, застывшими рукавицами. — Почем кило говядины? — кричу. Вспоминаю, как в Новосибирске, всего лишь полмесяца назад, я и при три дцати градусах с испугом перебегал полукилометровое расстояние от дома до трам вая. А тут при сорока трех — ничего. Значит, секрет весь в том, чтобы все время напряженно двигать мускулами, ни на минуту, ни на секунду не останавливаясь. Сюда ударить. Отворотить вот этот клин. И — раз, и — два. Лом звенит. Чтобы удар был крепче, я приседаю. И — пять, и — шесть... Теперь надо попробовать рядом ударить. Мне хочется отковыривать не крошки, а продолговатые, полупудо вые ломти — клинья, как это получается у Петровича. — Э-э, дикая дивизия наступает! — кричит кто-то.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2