Сибирские огни, 1961, № 1
кисти была забинтована. Стянул через голову двустволку, сразу побелев шую от тепла; размотал шарф , которым у Мишки была повязана шея, со драл стеганку и отшвырнул ее к чугунной печке, раскаленной до м али новых пятен. — Ноги как? — спросил озабоченно, долбя своей ногой в залубенев шие подшитые Мишкины валенки .— Мороз ведь, знаешь, сейчас, однако, уже под пятьдесят! — Дошел ,— коротко, но емко объяснил Мишка, с тем ж е оттенком щегольства, с каким он говорил, что его и черт не возьмет. Теперь, когда он сбросил с себя верхнюю одежду и стоял рядом с Максимом, зябко передергивая плечами, было видно, что оба они пример но одногодки, лет двадцати двух. Оба крепкие, мускулистые и может быть только этим друг на друга похожие. Во всем остальном они были, по внеш ности, резко различны. Михаил высокий, с худой жилистой шеей и выпи рающим через ворот рубахи острым кадыком. Лицо узкое, длинное, а жесткие черные волосы, едва только сбросил он шапку, сразу упали ему на глаза. Максим ростом не дотянул, но грудь у него развернулась куда шире, чем у Михаила. Щеки бугристые, толстые. При таких щеках самой природой как-то положено и волосам быть только белым и мягким. — Изголодался? — опять спросил Максим.— Будем сейчас щипать копалуху или картошкой заправишься? С салом. Ели мы тут. Осталось. Он понизил голос и через плечо оглянулся на дальний угол избы, в котором стояли неподалеку одна от другой две железные койки. На той, что была в самом углу, спал человек, натянув одеяло на голову, а на ногах у него поверх одеяла леж ал наброшенным еще и полушубок, хотя от чу гунной печки сухой, каленый ж ар разливался по всей избе. — Картошка? Давай! — жадно сказал Михаил.— Я сейчас сам себя проглотил бы, до того в животе пусто. А кто это на моей койке спит? — и мельком покосился в другой угол, где туго в ряд стояло несколько пу стых топчанов, очевидно для случайных ночевщиков. — Д а , понимаешь... с метеопункта,— словно бы этим все объяснялось, ответил Максим и понес со стола на чугунную печь большую сковороду с картошкой разогревать. Медный чайник стоял там еще до прихода Миш ки, бурлил и выбрасывал через носик крупные капли, которые горошком скатывались на пол с горячего чугуна.— Я, понимаешь, думал, что ты уже где-нибудь... неживой. Все нет тебя и нет. Михаил выгреб из-под своей койки, на которой спал посторонний, р в а ные полуботинки, годные только для дома, и заковылял к печке, ворча: «У-ух, вот когда заломило пальцы!» Он уселся на скамейку и начал стас кивать валенки, разматывать портянки и растирать закоченевшие ступ ни ног. — «Неживой!» — подмигнул он Максиму. — Была нужда! Я, брат, до рогу хотел спрямить, да забрался в такие каменья и бурелом, что лыжи чуть не поломал и вообще чуть к черту голову не свернул. Пока было светло, знал хотя куда идти, а стемнело — до луны тыкался по тайге, как с з а в я занными глазами. А мороз, говоришь, пятьдесят? Вот, брат, романтика! Копалуху знаешь как застрелил? Это еще днем. В снегу зарывшись сидела. А я с горы с разгона прямо на нее наехал. Потеха! Она крыльями шеве лит, ворочается в сугробе, мне показалось — медведь! И вот в точку успели оба: она из снегу выскочить, я — двустволку с плеча сорвать. Ну, а в капканы ничего не попало. Максим ножом ворошил картошку на сковороде. Михаил порывисто раздувал ноздри — так вкусно било в нос* ж а р е ным салом. — Хоть бы след чей встретился! Вся тайга будто вымерла. — Т ак оно и есть. При таком морозе обязательно все вымирает,—
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2