Сибирские огни, 1960, № 9
ню, высек искру. Прикурил, прижимая тлеющий трут к концу трубки, за тянулся жадно взахлеб, с ожесточением стегнул лошадей кнутом. — Но! Пошли, разъязви вас. * * * ...Мотя проснулась и, не зная, конец ли это долгого пути, или просто очередная остановка, лежала. Возница распряг лошадей, вывел из оглоб лей, накинув на их потные спины попоны, привязал к коновязи. Не спеша достал кисет, набил трубку и, экхая в такт ударам, ожесточенно принялся выбивать кресалом искры. Раздув добытую искру, досадливо буркнул: — Жисть пошла, хуже вчерашнего! — Вспыхнувший огонек в трубке осветил висячий нос с торчащими из него волосинами, рыжие прокурен ные усы и колючие темные точки глаз под нависшими бровями. Мотя кашлянула. — Проснулась, гражданочка? Где ночевать-то будешь, у меня, ай на значили к кому? — Нет еще, не назначили. —• Ага, ну тогда вали в совет. На дворе не петровки. Нынче и мороз не диво. — Глянув на белесое октябрьское небо, добавил: — снежком по пахивает. — А где он, совет-то, папаш а?— завязывая на котомке веревку, спросила девушка. — От меня семой двор отсчитывай, тут тебе совет. — И, выбив о каб лук трубку, направился к лошадям. — Но, ты, пошевеливайся! Мотя, не зная, к кому этот окрик относится: к ней или к одной из жи вотин, — нехотя вылезла из уютного возка. Ж аль было оставлять этот, обогретый ее теплом, душистый клочок сена. — Спасибо, папаша, седьмой, говоришь? — Говорю семой, — проворчал возница. После того, как за ней с железным лязгом захлопнулась тяжелая ка литка, Мотя вспомнила, что забыла спросить, в какую сторону отсчиты вать. Но возвращаться к нелюдимому вознице не хотелось. «Бирюк какой-то, за всю дорогу ни одного слова», — подумала она. Зябко передернув плечами, зашагала наугад вдоль улицы. Не в такт шагу за плечами болталась легкая котомка. Мотя не знала, который час ночи. Сонное село, казалось, вымерло. Легкий осенний ветерок медленно гнал низкие посеребренные луной облака. Под сапогами постукивала ско ванная первыми морозцами земля. Отсчитав седьмой дом, решительно вошла в открытые настежь во рота. Настойчиво постучала в окно. Долго никто не отзывался, наконец, за стеклом замаячило какое-то мутное пятно. Еще раз стукнув по стеклу, показала на дверь. Из запертых сеней раздраженно-хриповатый от сна голос спросил: — Кого это ни свет ни заря нелегкая носит? — Совет здесь? — Ну и што, чево надыть? — Переночевать надо. — Никого нет, а каждого пущать не велено. — Я, товарищ, не каждая. Уполномоченная я, из города. — Уполномоченный? — удивленно переспросил хриплый голос. — Чудно! Баба — и уполномоченный. — Скрипнула щеколда.— Ну, про- ходь, проходь. Был слух, что пришлют, но чтоб о бабе, такого не говорилось.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2