Сибирские огни, 1960, № 9

с ней, растянул мехи и гаркнул, вздрогнула, подняла голову и вдруг во весь голос закричала: — Ах, ты, сукин сын! Ах, ты, подлец! Оборвав песню, слепой, открыв на секунду веки, взглянул на женщи­ ну и, толкнув рукой в спину девочку-поводыря, торопливо устремился к двери — поезд в это время уже остановился, — а женщина, вскочив на сиденье, начала выкрикивать: — Граждане! Это же мой сосед. Это же такой тип! Это же... Он не слепой и никакой он не фронтовик. У него есть собственный дом на камен­ ном фундаменте около Инюшки. Он хапуга: держит двух квартирантов и лупит с каждого по четыреста рублей в месяц. Ах, ты, язва! Ах, ты... Вагон заволновался, зашумел. Паренек рванулся к двери. — Погоди! — преградил ему дорогу пожилой усатый солдат. — Та­ ким делом позволь заняться мне. Я ровня этому типу, а ты еще мал, — и солдат выскочил в тамбур. Я поглядел в окно. Упираясь одной рукой в землю, «Александр вто­ рой» полз под вагоном преградившего ему путь товарного состава. Дру­ гой рукой он волочил гармонь: она извивалась, точно гигантская гусеница и попискивала. Усатый солдат вернулся минут через пять, когда уже застучали коле­ са на стыках. С его покрасневшего лица катился пот. В руках он держал половинку гармошки. Кинув половинку под сиденье и отдышавшись, он сообщил: * — Настиг я его под третьим составом. Проворен, дьявол: ползает, как змея. Ухватился я за его ногу, да не тут-то было... А под четвертым составом, когда он катышком перебирался через рельсу, я уцепился обе­ ими руками за ремень гармошки, думал — остановится, но он так рва­ нул ее к себе, что вот... Ему досталась половинка с пуговичками, а мне — с клавишами. После такого дележа он сиганул по-заячьи в сторону и так заработал ногами, аж песок завихрился. Ну да ничего, не ускользнет. В Бердске мы с вами, — солдат кивнул женщине, разоблачившей своего со­ седа, — вручим милиционеру остатки музыки и сообщим все, что нужно. — Половинку гармони-то вы отобрали, а вот девочка — кто она та­ кая? Что будет с ней? — донеслось из угла вагона. — Какая девочка? — спросила женщина. Узнав, что девочка курносая и голубоглазая, женщина всполошилась: — Д а никак это Перчихина Нюрка? Она, ей-богу, она. Отца у нее нет, а мать Лизавета барыга и несусветная пьяница. Она, Лизка-то, путается с этим «гренадером», а он ишь что учинил — начал калечить Нюркину душу. Ну, постойте! Ну, погодите! Я вам покажу! Я вас разделаю!.. История эта вспомнилась в одно мгновение, и я с еще большим инте­ ресом стал наблюдать, за «Александром вторым» — «слепым страдальцем- фронтовиком», преобразившимся ныне в глухонемого — а вместе с ним и за его соседками-нищенками. Одна из женщин стояла шагах в трех от «Александра второго». Была она низенькая, смуглолицая, с остреньким красноватым носом, очень подвижная. Когда мимо нее шли люди, она кидалась то вправо, то влево, а то выступала вперед, прямо на дорогу и, вытянув одну руку, а другой торопливо крестясь, громко просила — вернее, требовала — «Ко­ пеечку! Копеечку! За ради Христа, дайте копеечку!» Одета она была во все черное, и следов особой нужды на ее одежде заметно не было. Вторая сидела на другой стороне дороги прямо на земле, вытянув но­ ги и привалившись спиной к дырявому, набитому березовыми листьями,